Наоми Френкель - Дом Леви

У входа в дом стоит Хейни, дрожа от холода. Даже свитер не захватил, убегая. Он поднимает воротник пальто и прячет руки в карманы.

– Куда, Хейни, – спрашивает Эльза из-за его спины.

Хейни не знает куда. Перед ним лежит переулок и бросает серость своих домов на белизну снега. Переулок пуст. Пусто и сердце Хейни. Гнев улетучился, и пришло раскаяние.

– Куда, Хейни? – сияет напротив, с витрины трактира своей розовой плотью толстая Берта.

– Мерзость! – плюет Хейни сквозь зубы.

– Забастовка продолжается! Люди, забастовка продолжается! –выкрикивает Мина.

Хейни усиленно старается не смотреть в ее сторону. Он упирается взглядом в горбуна, карманы которого вспухли от рождественских открыток.

– Ночь тиха, святая ночь, – насвистывает горбун праздничную мелодию, и Эльза с товарками подпевают ему:

– Заткнитесь! – выговаривает им Хейни. – Уже уши вянут от этой песни!

– К нам идет Иисус Христос! К нам идет Иисус Христос! – дразнит его Эльза.

– Куда, Хейни? – подразнивает с другой стороны улицы горбун, и исчезает за дверью трактира. И только толстая Берта покачивает свой розовой тушей.

– К нам идет Иисус Христос! – заканчивает пение Эльза.

– Вот пришел Иисус Христос! – покатывается со смеху черная Труда, а с ней и ее подруги. – Добро пожаловать, Шенке-Христос, Шенке-Мессия!

Шенке движется по переулку. Почти впритирку к стенам домов, голова его втянута в плечи, словно он пытается от кого-то спрятаться.

– Шенке! – кричит Эльза. – Шенке, куда? Иди к нам, и мы тебя просветим по поводу девственности святой девы Марии.

Несколько дней Шенке в рот не брал спиртного. Аккуратно посещал собрания «Союза спасения германских душ», и нравственные проповеди, которые он слушал из уст проповедника, согревали его сердце. В мгновение ока, как убегающий от греха, он проскакивал мимо трактира, глотая слюну. А по вечерам стоял у входов в дома, и пытался вернуть проституток к непорочной жизни по примеру девы Марии, понесшей сына Божьего, и Марии Магдалины, завязавшей с пороком. Проститутки умирали от хохота, и говорили, что не приносят доказательств непорочности от небесных святых, и что только они, жрицы любви, приводят к тому, чтобы с теми все эти чудеса случались. Жена же встречала его с метлой с криками, слышными во всех углах дома:

– Что толку в том, что ты оставил горькую и пристрастился к греху!

– Вот, святой монах вернулся к горькой, – смеется Эльза.

Шенке вращает глазами, стараясь направить взгляд на двери желанного дома, слышит шуточки дев в свой адрес, ускоряет шаги и вот уже исчезает за дверьми трактира.

И Хейни сдвигается с места, сначала колеблясь, шаг за шагом, а снег валит на него сверху, но он уже в переулке, вжимает голову в плечи, вбирает грудь, и тоже исчезает за дверью трактира.

Сегодня большинство жильцов переулка собрались у Флоры. Она стоит в окне витрины и приклеивает сверкающие звезды к розовому телу толстой Берты.

– Приклей крылья твоей Берте, – советует кто-то Флоре, – и будет у тебя ангел, достойный уважения.

В трактире воздух густ и жарок. За прилавком стоит Бруно с неизменной сигарой в зубах. Но его роль невелика, потому что трактир полон до отказа. Все пришли сюда не для того, чтобы есть и пить, а лишь согреть свои члены. Часами сидят за единственным бокалом пива, играют в карты, скручивают самокрутки из табака и листков бумаги, лениво переговариваются, пока не вспыхивает неожиданный спор. И потому, что он внезапен и по пустячному поводу, то и заканчивается неожиданно и впустую. И каждый погружается опять в свое безделье, тасует карты под звуки капающей из крана в мойку воды и шорох огня в печи. Жирная полосатая кошка греется у железной печки, открывая время от времени зеленые, вспыхивающие фосфором, глаза в полумраке трактира. Над головой Бруно горит лампочка, сверкающая бликами в пустых стаканах на прилавке и на полных бутылках, стоящих на полках.

А перед окном с толстой Бертой тянется переулок, забинтованный в белое, загрязненное серыми домами.

Когда входит Хейни, взоры всех удивленно обращаются к нему. Редкий гость он в трактире. Флора, которая закончила свою работу и возвратилась к мужу за прилавок, встречает его усмешкой.

– Добро пожаловать, – вскакивает горбун, приветствуя Хейни своим каркающим голосом, – добро пожаловать, Хейни. Садись за мой стол, выпей бокал пива за мой счет, дело процветает! Пей, Хейни!

– Убери свои лапы, кривая тыква! – убирает Хейни его руку с себя. – Я не пришел сюда, терять время на болтовню с тобой.

Хейни берет бокал пива, и садится рядом с печкой.

Долговязый Эгон косится в сторону Хейни. С тех пор, как начал падать снег, луна-парк прекратил работу, и он уже не прусский Голиаф, а сельчанин, у которого кончились последние гроши в большом городе, и не с чем ему вернуться на Рождество в родное село, к своей семье.

– Ха! – ударяет картой по столу его сосед. – Чем пробавляешься, деревня?

– Снегом, которым добывал хлеб из людских ртов, – говорит сосед.

– Как добывал? Может ли давать заработки такое летучее и пустое, как снег? В общем-то, когда солнце сушит кости, а дождь приносит простуду, снег же приносит работу таким, как ты. Будет падать так еще день-два, заработаешь на хлеб, сгребая снег с дорог.

– Этот снег – благодеяние, – говорит другой сосед.

Эгон то ли прислушивается, то ли нет. Смотрит на снег, охваченный тоской по родному селу.

– Дама пик!

– Король червей.

– Продолжим игру, Эгон.

Раздается резкий голос сапожника Шенке. Стакан спиртного перед ним:

– Проиграл! – почти рыдает Шенке. – Проиграл!

Хейни единственный, кто прислушивается к Шенке.

– И все это из-за отрыжки, – завывает Шенке, – отрыжка во всем виновата.

– Тут совета не дашь, – говорит один, в кепке набекрень, небрежным и равнодушным голосом.

– Есть! Есть совет, – говорит горбун. – Ты кладешь три ложечки сахара в стакан с кипятком, и выпиваешь одним глотком, и отрыжки как не бывало.

– Если бы я знал, – огорчается Шенке, – но как бы это помогло, если бы я даже знал? Против сатаны нет советов.

– Нет советов, – подтверждает мужчина в кепке набекрень.

– Есть! – выступает против него горбун.

– Вот причина, говорю я вам, – кричит Шенке в горьком отчаянии, – причина в том, что из-за лягавшего меня сатаны и из-за снега я вернулся в трактир. Если бы не они, нога моя бы не переступила этот порог.

– Нет, – сомневается другой сосед, сосущий курительную трубку и занятый сооружением большого дома из использованных спичек. Он строитель, и без работы уже много месяцев. Перочинным ножиком он затачивает кончики спичек и делает окна спичечного дома.