Наоми Френкель - Дом Леви

– Если это не прекратится, несчастная девочка сгорит от лихорадки сердца. Надо запретить ей встречаться с этим чужаком. Что, нет у нее отца, чтобы запретил?

С большим трудом господин Леви избавился от этих забот Фриды, и ночь за ночью сидит в своем кабинете, ожидая, что Эдит зайдет к нему. Вот кукушка прокуковала двенадцать ночи, вот книга соскользнула из рук господина Леви, согнувшегося в своем кресле. Прошли дни, когда он прислушивался к своему сухому кашлю, вытирал пот со лба, и размышлял без всякой горечи в сердце: «Еще полгода…Может быть, еще год…» Но сейчас словно вошла в него нить жизни и он борется за право быть ей отцом и спасителем. Что с ней? Если она несчастна, почему нет в ней силы – закончить это постыдное положение? И если нет – что ее изводит? Что мучает ее душу? Стук в дверь салона прекращал его размышления. Господин Леви вскакивал с кресла и выходил из своего кабинета. С трудом, словно теряя силы, Эдит поднималась по ступеням. В глазах ее метались искры лихорадки.

– Добрый вечер, отец, – в голосе ее жесткие нотки.

– Эдит, – начинал господин Леви умиротворяющим голосом, но она проносилась мимо, оставляя после себя запах табака и мужских духов.

Назавтра Эдит вставала поздно. Фрида уже вставала у ее постели с подносом, на которой был приготовленный завтрак. Эдит не хочет есть, но Фрида заставляет ее, одновременно выговаривая и уговаривая.

– Ешь, услаждай сердце. Достойны ли мужчины того, чтобы из-за них страдать? Ешь, я тебе говорю!

Так проходили дни, и никто не понимал страданий ее сердца. Единственный Гейнц угадывал, что с ней творится. Но именно к нему, более, чем ко всем другим, она относилась отчужденно и жестко. Только он открывал рот, как она начинала кипятиться из боязни, что он заговорит с ней об Эмиле, задирать его и нередко даже унижать. До сих Гейнц терпеливо выдерживал все это. Сегодня терпение его лопнуло, и лицо исказилось гневом.

– Твою просьбу, Эдит, я не смогу выполнить. Извини, но твое желание удовлетворить невозможно.

– Но почему нет? Я что, часто докучала тебе просьбами?

Эдит требует от Гейнца, чтобы он купил ей автомобиль. Не хочет она больше зависеть от его одолжений, или носиться в поисках такси или машин, взятых по найму. Она хочет иметь свою машину.

– Нет! – сердится Гейнц. – Эту просьбу я выполнить не могу.

– Почему нет? Ответь мне. Ты что, думаешь, что я удовлетворюсь твоим «нет»?

Требовательный голос Эдит выводит его из себя, но он старается отвечать спокойно:

– Положение на фабрике сегодня не позволяет мне баловать тебя такими игрушками. Ты ведь знаешь наше положение? Нам предстоит расширять фабрику, это поглотит много денег.

– Ты со своими трудными днями! Месяцами ты уже ходишь по дому и стонешь, как старуха.

– Отстань, Эдит. Прошу тебя, не произноси слова, за которые ты не отвечаешь.

– Эти твои тяжелые времена. Дед смеется над тобой! Любой разумный человек смеется над тобой…

– Эдит!

– Давишь на нас страхами. Отца почти свел в могилу своими пророчествами.

– Эдит, я предупреждаю тебя, закрой рот!

– Так? И все это почему? Чтобы установить свою власть над всеми.

– Замолчи, Эдит! – пытается Гейнц сдержать в себе свой гнев и унять дрожь рук.

– Почему я должна молчать? – смеется Эдит, и лицо ее – как искривленная гримасой маска.

Гейнц не выдерживает этого выражения. Чужда ему эта женщина, что так смеется.

– Почему я должна молчать? Мне что, уже и говорить запрещено, так, что ли? Ну, да, трудные дни, не так ли? Ты – старший, ты спаситель, ты единственный мудрец в этом доме!..

– Замолчи! Я тебя предупреждаю в последний раз: придержи язык!

Эдит смеется. В зеркалах отражается ее смеющийся симпатичный облик. Трудно поверить, что этот хриплый смех вырывается из горла Эдит. Иоанна смотри на нее, удивленная и напуганная. Гейнц подходит к Эдит и хватает ее за плечи.

– Замолчи, говорю тебе! Замолчи, в конце концов!

– Не буду молчать! Не ты – хозяин дома! Отстань от меня! Бить меня собираешься? Ну, да, ты старший! Старший! Жаждешь унаследовать место отца еще при его жизни! В этом секрет твоих трудных дней. Я пойду к отцу и все ему расскажу.

Гейнц трясет Эдит за плечи, стараясь не сделать ей больно, но его руки натыкаются на ее халат, и она чувствует на своем теле его пальцы.

– Ты замолчишь когда-нибудь! Ты будешь молчать!

Голос его угрожающ. Пальцы вцепились в нее. Он трясет сестру, и ее голова качается из стороны в сторону. Слова застряли у нее в горле. Никогда еще так не хватали, никогда еще на нее не смотрели такими глазами, никогда еще не склонялось к ней налитое такой враждой лицо Гейнца.

– Отстань от меня. Я прошу тебя, отстань!

Гейнц не отстает. Он тащит ее к дверям, они натыкаются на Эсперанто, на стулья. Эдит отступает под толчками брата. Враждебное лицо над нею, и жесткие его пальцы она ощущает на своих плечах. Только у дверей Гейнц отпускает ее.

– Катись отсюда! Катись отсюда! Я не отвечаю за себя.

Эдит останавливается в дверях и оборачивается к Гейнцу белым и страдающим, как у мадонны, лицом. Руки бессильно обвисли вдоль белого халата, как перебитые. Глаза расширены и полны боли. Гейнц силится вернуть свой жесткий взгляд, но опускает глаза. Эдит пытается идти и не может двинуться с места, и Гейнц замер на месте. Боль и стыд парализовали их надеждой, что кто-то из них первый попросит прощения. С первого этажа доносится голос деда:

Гейнц неожиданно берется за дверь и захлопывает перед носом Эдит.

– Гейнц, что ты делаешь? – кричит Иоанна из своего угла.

Гейнц не сдвигается с места. Смотрит на закрытую дверь и зажигает сигарету.

– Гейнц!

Он оборачивает голову к испуганной девочке и натыкается на выражение ее лица в зеркале. Вынимает изо рта сигарету и растирает ее об зеркало.

– Когда мы уже пойдем? – понижает Иоанна свой голос.

– Пошли, – голос его еще не успокоился, – пошли.

Коридор пуст. У двери комнаты Эдит лежит Эсперанто, уткнувшись носом в лапы.

Внизу, в салоне, большая суматоха. Дед одевает там свою шубу. Вся семья собралась проводить деда и кудрявых девиц – Фрида, старый садовник, Франц, Кетхэн. Кухарка Эмми и Бумба. Гейнц держится за поручни лестницы и смотрит в салон. Иоанна берет его руку, и он слабо пожимает ее пальцы.

– Идем уже, Гейнц. Они все ушли.

Сердце подсказывает Иоанне, что права в этой ссоре Эдит, но она всей душой на его стороне. Если бы Гейнц попросил ее остаться с ним и успокоить его, она бы отказалась и от Саула, и от Движения, и пошла с братом туда, куда бы он ни шел.

Они выходят в белый сад. Уже смеркается, и чем становится темнее, тем снег блестит сильнее. Гигантские сверкающие деревья осыпают их малыми снежными горстями.