Наоми Френкель - Дом Леви

В конце концов, вернулась домой. Мать оглушила ее потоком слов, но она лишь обратила внимание на то, что был здесь Филипп. Он вернулся в Берлин. Он искал ее. Филипп сам решил, надо кончать.

«Что мне делать? К кому обратиться?» Белла ворочалась в постели с боку на бок, не в силах уснуть. Что я буду делать? Чувствовала телом холод клеенки, видела холодную руку в резиновой перчатке, равнодушно сверкающие очки, решительный жест врачихи. И вдруг во внезапном озарении встал перед нею облик доктора Блума. Как это она его сразу не вспомнила? Как это обошла его вниманием? Не могла больше лежать в постели, подбежала к окну. В небо взошла огромная луна.

Белла медленно поднимается по ступенькам.

Доктора Блума она увидела на собрании сионистского Движения. Как один из его активистов, он постоянно сидел в президиуме. Ничто в докторе не привлекало ее внимания. Выглядел он скромно, даже застенчиво, среднего роста, лет пятидесяти, абсолютно седой, до самых густых бровей, нависающих тенью над темными тяжелыми глазами. Глубокие морщины разрезали щеки от носа до уголков рта. И только слабая ироническая улыбка не сходила с его губ, что, казалось, говоря, доктор посмеивается даже над собственными словами. Филипп был связан с доктором глубокой дружбой. Однажды он рассказал о его жизни Белле. С того дня Белла прониклась к нему большим уважением.

– Ты пойми, – сказал ей Филипп, – мой друг доктор Блум – человек богатый, известнейший специалист в своей области, из семьи ассимилированных уважаемых банкиров. И, несмотря на это, пришел в сионистское движение, пройдя долгий жизненный путь, полный трудностей и страданий, но во всех катастрофах всегда сохранял благородство души и чистоту рук.

Белла перепрыгивает через две ступеньки, торопясь нажать на кнопку звонка, прежде чем одумается. Громкий звук звонка пугает Беллу. «Сейчас откроется дверь и уже не будет хода назад. А человек чужд мне, чужд…» Сестра милосердия открывает дверь.

– Госпожа, прием еще не начался. Хотите подождать, пожалуйста.

– Нет, у меня личное дело к доктору Блуму. Спросите, будьте любезны, сможет ли он принять меня. Доктор Блум со мной незнаком.

Белла стоит посреди комнаты, боясь присесть. И здесь этот густой запах плесени и старости. Тяжелые бархатные портьеры спущены до половины окон, затемняя дневной свет. В комнате стоит сумрак, большая хрустальная люстра посверкивает холодным пламенем, и вокруг полно темной тяжелой мебели. Много картин на стенах и столах, разбросанная фарфоровая посуда кажется заброшенной, фотографии людей и животных, высокие вазы без цветов. Высокие напольные часы отзванивают время: половина девятого утра. Хриплый этот звук, как постанывание, подчеркивает абсолютное отсутствие чего-то живого в комнате, что еще больше наводит ужас на Беллу.

«Если он сейчас войдет, я не смогу даже рта раскрыть, чтобы с ним поздороваться».

– Пожалуйста? – Доктор Блум стоит перед ней. Весь седой, и взгляд у него тяжелый.

– Доброе утро, доктор Блум. Извините меня за то, что ворвалась к вам, не предупредив заранее. Вы не знаете меня. Зовут меня Белла Коэн. Я много раз встречала вас на собраниях сионистского движения. Я член молодежного халуцианского движения.

Белла изо всех сил пытается сдержать волнение, но это ей не удается, слова произносит испуганно, лицо покраснело, потирает руки. Доктор Блум чувствует ее волнение:

– Я полагаю, что вы пришли по определенному делу. Садитесь, поговорим.

Доктор Блум поднимает портьеры, и блики мягкого дневного света оживляют хмурый облик комнаты.

– Итак, ваше имя?

– Белла, Белла Коэн.

– Вы ученица?

– Нет, доктор Блум, я окончила школу. Я работаю в сионистском Движении и в общине, – Белла закусывает язык буквально в последнюю секунду: еще миг, открыла бы доктору, что она секретарша Филиппа.

– Если так, вы пришли ко мне по делам Движения.

– Нет, доктор Блум, я пришла к вам по личному делу. Простите меня, что я беспокою по такому делу, но у меня не было выхода.

– Может, выпьете что-нибудь, Белла?

Голос доктора Блума по-отечески мягок. Лицо Беллы выглядит несчастным.

– Нет, нет, доктор Блум, тысяча благодарностей. Мне надо с вами поговорить. Я не хочу забрать у вас много времени. Мне просто немного трудно говорить.

– Я врач, Белла, привычен к людям. Если вы решили ко мне прийти, я готов вас выслушать. Говорите просто и абсолютно открыто, Белла.

– Доктор Блум, причина… вопрос здоровья привел меня к вам. Я плохо себя чувствую, доктор Блум. Я беременна…Доктор Блум, я не могу дальше нести беременность.

Воцарилось молчание. Стук часов придавал ритм этому молчанию. «Сколько еще времени позволит мне доктор здесь сидеть?»

И вновь перед ее глазами мелькнул решительный жест врачихи. Она спрятала руки в складках юбки, взглянула в глаза доктора и встретила подозрительный взгляд.

Доктор Блум изучает девушку, ее стыдливое лицо, тонкое и бледное от волнения. Нет, это не лицо легкомысленной избалованной девушки. В любом случае, следует вникнуть в суть дела.

– Почему вы пришли именно ко мне, Белла? Вы ведь знаете, что я глазной врач.

– Я пришла к вам не потому, что вы врач. Я искала человека, который меня поймет. Я просто абсолютно одинока в своем положении. О вас я много слышала. Доктор…и вы к тому же сионист.

– Я прошу вас, детка, – доктор резко прерывает ее, – причем тут сионизм? Объясните, пожалуйста, что вас привело ко мне.

– Доктор Блум, это именно связано одно с другим, – Белла упрямо стоит на своем.

– Ладно, положим, сионизм. Я понимаю. Случай огорчительный. Вы должны знать, я не из тех, кто с легкостью относится к этим делам. В молодежных движениях достаточно опрометчивы в этой области…

– Неправда, доктор, это совсем не так! – обвинение, брошенное в адрес молодежного движения, рушит всю сдержанность. Глаза ее сверкают, лицо напрягается. – Доктор Блум, разрешите вам объяснить, что в нашем Движении…

– Оставьте, Белла, я вовсе не собирался вас оскорбить. О Движении поговорим в другой раз, – воинственный дух, внезапно пробудившийся в стыдливой девушке, несколько смешит доктора, – но положение ваше, Белла, слишком серьезное.

– Доктор Блум, только не думайте, что я была легкомысленной. И, пожалуйста, не подозревайте мое Движение в опрометчивости. Мое положение я даже скрывала от моих товарищей. Они бы меня поняли, несомненно, поняли бы и помогли.

– Если так, детка, что ты собираешься делать? Твой друг предложил тебе выйти за него замуж?

– Да, доктор, мой друг предложил мне выйти за него замуж? Но я не могу это сделать.

– М-м-м…

– У нас серьезные разногласия во мнениях.

– Разногласия во мнениях?