Наоми Френкель - Дом Леви

– Ты говоришь, как моя мать. Она тоже говорит каждую минуту: трудно быть евреем. Нет в этом ничего трудного. Ты должна лишь прийти на скамью около переулка, там я буду тебя ждать, и мы пойдем в Движение.

– Нет, – отвечает Иоанна. – На улицу со странным запахом? Я не найду дорогу. Это нелегко найти. Дорогу к твоему дому найти тяжело.

Дети замолкают. После нескольких минут неловкого молчания Иоанна говорит печально:

– Ты совсем не тот Саул, каким был на усадьбе у деда.

– Что делать? – говорит Саул. – Многое произошло. Знаешь, Иоанна? – Саул еще не отказался от «организации» Иоанны. – В нашем Движении можно задавать любые вопросы и получать ответы. Ты можешь один раз и задать все твои вопросы. Но только раз в неделю есть такая беседа.

– Нет, – Иоанна стоит на своем, – я не найду дорогу.

И так дети увлеклись разговором, что не заметили, как вдруг старый садовник предстал перед ними, опираясь на грабли. Саул испуган, а Иоанна улыбается старику.

– Ого! – смеется садовник, – два гриба выскочили у подножья дерева. Госпожа и господин Гриб. Вижу я, что это старое дерево еще в силах расти.

Садовник добродушно смеется, прислоняет грабли к стволу дерева и извлекает из кармана куртки свою курительную трубку. Дымок поднимается в прозрачный осенний воздух. Стоит он какое-то время между двумя детьми, как бы благословляя их, затем берет свои грабли. Уходит и исчезает между тропинками.

– Саул?

– М-м-м.

– Знаешь, о чем я думала. Когда здесь прошел наш садовник?

– Это был ваш садовник? – Саул разочарован.

– Ну, конечно, садовник. Но ты хочешь знать?

– М-м-м.

– Я думала, Саулик, что все же найду дорогу к твоей улице. Может, следует мне прийти в твое движение и задать несколько неотложных вопросов?

– Конечно, следует.

– Иоанна-а-а! Иоанна-а-а!

Бумба бежит до потери дыхания. Его рыжие волосы треплются на ветру.

– Он приходит, Иоанна!

– Кто?

– Жених Эдит. Он ее поцеловал.

– Где?

– В руку. И сказал: счастье, что есть забастовка, потому что из-за нее его отозвали назад, в Берлин. Спина у него, Иоанна, как у богатыря.

– Где он сейчас?

– В кабинете отца. Идем быстрей. Надо переодеться во все чистое, иначе Фрида не позволит нам сидеть с гостями.

– Пошли, Саул! Быстрее!

«Торопитесь! Торопитесь!» – насвистывает ветер. И дети бегут, и подпрыгивают. И заходят в дом через кухню, боясь встретить гостей в неподобающей одежде.

– Быстрее! – говорит именно в этот момент Фрида служанкам. – Быстрей! Поздний час! И тут должен был прийти чужак! Чужак!!!

– Он очень симпатичный мужчина, – улыбается Кетхэн, поднося к носу лист салата-латука, – друг молодой госпожи – красивый мужчина.

– Симпатичный! Красивый! – упрекает ее Фрида, – что вырастет из этой красоты? Семья, а? – Нет предела гневу Фриды. – Мужчина соблазняет девушку из добропорядочной семьи, мнение мое о нем ясно и определенно.

И несмотря на поздний час отталкивает от себя миску с салатом, и разгневанное ее лицо дает повод к новой вспышке громкой перебранки об этом мужчине, и даже садовник, который сейчас на кухне единственно представляет мужской пол, изменяет ему, качает головой и с грустью говорит:

– Этот приятель молодой госпожи не нравится мне, нет, нет.

Фрида всегда оставляет за собой последнее слово:

– Очень жаль. Именно, когда индюк так чудесно удался и должен произвести приятное впечатление на гостей, именно в этот день должен был прийти этот…

Итак, весьма неудачным оказался первый визит Эмиля Рифке в дом Леви. Быть может, все это не случилось бы, если бы по прибытию в Берлин, Эмиль не побежал тут же, сойдя с поезда, к телефону-автомату на вокзале и, теряя терпение, позвонил Эдит. И если бы она с испуганной радостью не закричала в трубку, чтобы он тут же приехал, не переодеваясь, было бы все по-иному. Он же, послушавшись ее, помчался на машине и прибыл к дому Леви неожиданно, без предупреждения. Может быть, если бы всего этого не случилось, Эмиль прибыл бы в дом Леви в более удачное время, и в первый свой визит не попал впросак. Этому члены семьи придавали определенное значение, несмотря на то, что все причастные к случаю далеки были от суеверий. И возможно тот случай, что произошел в комнате, вовсе не был случайным. Битый час шатался Гейнц по комнате, как заблудшая овца и чувствовал себя отвратительно в присутствии отца и Филиппа. Только считанные гости сидели в комнате. Из всех ученых друзей отца Эдит пригласила в дом только тех, которые были ей приятны. Около окна, у маленького чайного столика, сидел господин Леви в обществе Филиппа и доктора Гейзе. Они были погружены в дружескую беседу. На приветствие сына господин Леви ответил со всем присущим ему тактом, но лицо его было замкнуто. Да и рукопожатие Филиппа было не столь сердечно, как раньше, сколь уважительно, что было для него несвойственно. Гейнц так и не нашел себе места в обществе этих троих. На кожаном диване сидели его кудрявые сестры с домашним врачом – доктором Вольфом, относящимся к ним с особым добродушием. Девицы же подшучивали над его носом. Многие годы лечил доктор всех членов семьи Леви от болезней. Был он всем приятен, но Создатель словно надсмеялся над ним и сотворил ему длинный крючковатый нос. И вовсе не виноват доктор Вольф, что люди связывают такие носы только с еврейской расой. Доктор Вольф отрицает вообще наличие такой расы на земле. Доктор Вольф – член солдатского Союза евреев, верных Германии и «Центрального Союза германских граждан иудейской веры». И, несмотря на все это, он не может пройти по улице, чтобы несколько раз не услышать оскорбительные окрики: – Йуде! Йуде! Ицик! Совсем не так в обществе кудрявых девиц. Тут доктор Вольф держит свой нос с гордостью и радостью, щиплет их за щеки и рассказывает о времени их детства, когда он суетился между их маленькими тельцами, трясущимися в лихорадке. Легкая печаль слышна в голосе доктора Вольфа, когда он вспоминает о днях лихорадки, которые миновали, и он больше не может держать девочек в своих объятиях. Во всей этой веселой суете замкнулось лицо Гейнца: он чувствует себя здесь лишним. Пошел к деду, который сидел со своим одноклассником в углу комнаты, далеко от всех гостей. «Мальчик из класса» держал в руках слуховую трубку, и дед вынужден был повышать голос, и товарищ тоже отвечал ему криком. И посреди этой взволнованной беседы в нее вторгся Гейнц.

– Говорю я тебе, – кричал дед, – что встретил сегодня старика Менке на Александрплац.

– А-а? – вставляет в ухо слуховую рубку «мальчик из класса», – а-а?

– Я встретил старика Менке.

– Не может быть, – наконец-то дошло до «мальчика из класса», о чем речь, – он же умер сорок лет назад.

– Как умер? Старик Менке еще как жив. Я провел с ним приятный вечер.