Наоми Френкель - Дом Леви

– А-а-а?.. Не может быть. Я же шел за его кроватью.

– Где ты шел? За какой кроватью? Ну, что ты скажешь об этом юноше! Э, дружище, память начинает тебе изменять! Жив и здоров старик Менке, и еще не похоронен.

Гейнц смеялся, но настроение его не улучшилось. Даже дед, занимавшийся воскрешением мертвых, не сумел снять тяжесть с его сердца. Гейнц решил отвлечься, и от себя, и от занятого оживленной болтовней окружающего общества, и почти покинул комнату, но вдруг остановился: показалось ему, что его уход будет расценен, как поражение и слабость духа. И тут он обратил внимание на небольшую этажерку около окна с книгами, которые всегда были у отца под рукой. Вместо того чтобы взять книгу в руки, что он сначала намеревался сделать, взял фарфорового льва с полки. Этот лев с позолоченной гривой и хвостом был знаком Гейнцу. Согласно традиции далекого темного прошлого, в те дни, каждый еврей, собиравшийся жениться и построить дом, обязан был купить фарфоровое изделие за определенную сумму в поддержку государственных фарфоровых предприятий. В этот миг сдержанность Гейнца лопнула: возникла перед ним физиономия адвоката Функе, и показалось ему, что постановление об обязательной покупке фарфора он услышал из ненавистных уст адвоката. Может, у Гейнца внезапно ослабели руки, или просто не был осторожен в движениях, – неожиданно лев выскользнул, ударился о трубы центрального отопления, и разлетелся по ковру на мелкие осколки.

Все взглядые обратились на Гейнца. В комнате началась суматоха. И вот уже почти все стоят с огорченными лицами вокруг осколков льва.

– Несомненно, вещь антикварная. Но, в общем-то, небольшая потеря. Лев этот не принадлежал к шедеврам искусства, – успокаивал публику доктор Гейзе.

– Жаль, – вздохнул дед, – последняя память давно ушедшей матери, которая получила этого льва в день свадьбы. Рассказывают о ней, что, бывало, стоит она, мясистая, краснощекая, с закатанными рукавами, между крестьян, которые приносили лен на маленькую фабричку, и кроет их площадной бранью не хуже любого извозчика. Такой мастерицы по ругательствам, такой разумной и сильной духом не дано больше родиться в моей семье, а жаль!

– Этот лев, – негромко добавил господин Леви, – несмотря на то, что не является шедевром искусства, в любом случае, был символом на моей полке, – и взгляд его уперся в сына, – сколько поколений, сколько перемен отделяют нас от того поколения, которое страдало от глупых декретов.

Именно, в этот неудачный момент, – такова уж игра слепого случая, – открылась дверь, и в ее проеме предстал высокий, широкоплечий и светловолосый мужчина в полицейском мундире. Эмиль Рифке и Эдит Леви стояли перед обществом людей, на лицах которых все еще не стерлось огорчение. Теперь к этому прибавилось изумление и даже испуг. Смутившись этим выражением лиц, Эмиль Рифке опустил руки в карманы, как намеренно неуважительный жест, сузил глаза в щелки, и лицо его обрело выражение полицейского, исполняющего свои прямые обязанности. Несколько минут прошло в беспомощном оцепенении до момента, когда господин Леви первый проявил всю сдержанность духа, взглянул на лицо Эдит, покрасневшее от стыда, и подошел к гостю, чтобы поприветствовать его по всем правилам приличия. Оба встретились посреди комнаты. Тем временем, гости тоже собрались духом, и расселись по своим местам. Эмиль Рифке поклонился господину Леви.

– Мой отец, – представила его Эдит, и на висках ее напряглись вены.

Эмиль Рифке поклонился вторично, вытянулся в струнку и повысил голос, чтобы преодолеть неловкость, охватившую его при входе, и теперь, перед высоким господином с проницательным взглядом.

– Уважаемый господин Леви, разрешите представиться, Эмиль Рифке, офицер полиции.

«Офицер полиции» вырвалось у него невольно и явно не в его пользу, и он сразу почувствовал безвкусицу такого представления, но насмешливый взгляд уже скользнул по его мундиру. Кукушка в салоне обозначила два часа дня, и ее кукованье нарушило тишину в комнате.

– Очень приятно, – склонил голову в легком кивке господин Леви, – я рад вас принять в моем доме.

Слова «в моем доме» прозвучали как-то особенно, и Эмиль понял, что за ним какой-то долг этому господину, какие-то слова, какое-то объяснение, что, вот, забрал его дочь из дома без его, отцовского разрешения. Он искал верные слова и не нашел. Какая-то слабость охватила его перед лицом этого властного господина, и в душе он был сердит на Эдит, которая поставила его в неловкое положение перед ее отцом. В глубине души он всегда ощущал пренебрежение к дому Эдит, а из семьи ее знал только Гейнца, с которым развлекался в увеселительных заведениях, и Эдит, которая пошла за ним, как все прочие женщины. К этому присоединились все эти известные и нелестные истории о евреях, которые он привык слышать с детства. Нет, все это не могло подготовить его к встрече с этим господином в этой комнате, пробуждающей чувства уважения и приличия. Так, что вся самоуверенность Эмиля Рифке растаяла от взгляда серых глаз этого господина. Но господин Леви говорил с ним уважительно, и выразил уверенность, что гость почувствует себя хорошо в его доме. И Эмиль Рифке ответил поклоном и молчал все время. Господин Леви вернулся в свое кресло, к своим друзьям.

Слезы выступили в уголках глаз Эдит при виде ее друга, со стыдом и молчанием стоящего среди гостей, и она решила тоже нарушить правила приличия, взяв под руку Эмиля, как бы выражая жалость к нему. Эмиль отстранил ее руку и даже легко оттолкнул от себя. Глаза его глядели на нее без единой капли приязни. Дрожь прошла по ее телу. Он же обнаружил поодаль Гейнца, сидящего на подоконнике и пытающегося собрать осколки фарфорового льва в бумажный пакет. Согнувшись над осколками, Гейнц сидел с видом человека, не замечающего присутствия Эмиля среди гостей. Эмиль же грубо пересек комнату в сторону Гейнца, Эдит с покрасневшим лицом семенила за ним.

– Привет, Гейнц.

– А-а, привет, Эмиль, – Гейнц поднял голову, словно только сейчас обнаружил друга.

– Как дела, Гейнц?

– Как у всех в эти дни.

– Как здоровье Марианны? – подмигивает Эмиль.

– Марианны? – Гейнц бросает короткий взгляд на отца и отвечает явно не в настроении. – Давненько ее не видел. Если тебя волнует ее здоровье, ты должен обратиться по другому адресу.

Эмиль удивлен, и все же рад, что встретил в этом чуждом ему доме старого друга, стараясь отрешиться от недружественного тона Гейнца.

– Между вами все закончено? А все же красивая баба Марианна.

– Красивая, – отрезает Гейнц. – Но мне сейчас не до женщин. Может, у тебя есть какие-нибудь новости в отношении забастовки?

– Если из-за нее ты отказался от удовольствий, то скоро сможешь к ним вернуться. Забастовка долго не продлится, задавят на корню. Есть еще охрана порядка даже в Веймарской республике.