Наоми Френкель - Смерть отца

И воздух трепещет от эха, возвращаемого дальним краем сада – и эхо замолкает. Теперь Белла держит речь, сегодня целиком посвященную Хане:

– …Дочь Израиля, в двенадцать лет вступает в зрелость. И чем Хана будет становиться старше, тем больше начнет понимать верность нашего пути и величие нашей идеи.

Белла выглядит очень молодой. Форма Движения скрадывает недавно обретенную ей женственность.

– Мы знаем, что это большое событие в жизни Иоанны, и все мы хотим ей сказать: мы не только ей товарищи по идее, но и верные друзья в ее бедах.

Саул выше поднимает знамя. Были бы у Иоанны косички, жевала бы она их кончики от большого волнения. Но так как косички она срезала, делает она взволнованный жест рукой сестрам Румпель, которые высунулись из беседки, смотреть на церемонию построенного по-военному подразделения, но раньше, чем надо. Жест означает, что им следует опять скрыться в беседке.

И тут, внося суматоху, появляются домочадцы – Фердинанд, девушки, Бумба, Франц, Филипп, а во главе всех – дед, который не отменяет свое право встречать гостей. Именно в этот момент Белла отдает команду: смирно. И все подразделение запевает гимн Движения: возьмемся за руки, одаренные братья…

Стоит дед и глаза его горят. На лице его несколько шутливое выражение, он закручивает усы и ударяет тростью. Иоанна сгорает от стыда: горе глазам, которые это видят: все это он делает, когда подразделение поет гимн Движения!

– На знамя равняйсь! – в голосе Беллы остались металлические нотки. Она обнаружила Филиппа, стоящего в сторонке и глядящего на нее. Непроизвольно руки ее скользят по синей форменной юбке, и она отбрасывает строптивые кудри со лба. Церемония завершилась. Брюнетка Сара уже сворачивает знамя. Дед подходит к Белле, пожимает ей руку, и говорит своим зычным голосом:

– Так это, значит, батальон Иоанны!

Дед подмигивает Белле, инструктору Иоанны! Ах, были бы у нее ее косички! Но Белла добродушно принимает заигрывание, подразделение окружает Беллу и деда. А он громко обращается к ним:

– Добро пожаловать, ребята!

Дед называет членов подразделения «ребятами!»

– Занимайте места за столами и наслаждайтесь едой! – И дед со всей семьей, со всем подразделением, сидят за накрытыми столами. Тем временем, сестры Румпель выносят из «беседки любви» печенья, кремы, и заливают пузатые чайники горячим шоколадом. Все готово к трапезе. И дед, который, естественно, сидит во главе стола, провозглашает:

– Ешьте, дети, ешьте.

Но подразделение не подчиняется приглашению деда. Все смотрят на Беллу, которая еще не дала команду приступить к еде.

– Крепись и мужайся, Белла! – смеется Филипп, сидящий напротив нее.

– Мы приготовили Хане подарок, – говорит Белла сильным голосом. Иоанна озирает победным взглядом всех домочадцев. Слушайте, слушайте! Меня зовут – Хана. Жаль, что нет Фриды!

– Подарок у одного из наших товарищей. Хана, встань сейчас, – улыбается Белла Иоанне, – обойди стол, а мы споем тебе песню негромкими голосами. По силе голосов ты найдешь свой подарок.

Иоанна встает, испытывая стыд, и огибает столы, приготовленные к ее дню рождения в виде квадрата. Как на построении. И подразделение поет ей.

Иоанна медленно обходит столы, прислушиваясь к поющим голосам.

Все в подразделении знают, где спрятан подарок. Иоанна еще далеко от него. Голоса низкие. Вдруг:

Сад гремит. Тарелки на столах дрожат. Иоганна дошла до Джульетты. Он сидит на большом альбоме рисунков Строка «Лица восточных евреев». С восторгом поднимает Иоанна альбом над головой.

– Приятного аппетита! – говорит Белла.

– Приятного аппетита! – гремит сад.

Празднество дня рождения в разгаре.

Теперь сестры Румпель приносят главное: двухэтажный торт с номером – 12, и ставят его перед Иоанной.

– Да здравствует, Иоанна! Да здравствует, Иоанна! – поднимает чашку дед.

Надо же! Дед вносит в подразделение все его буржуазные привычки.

– А теперь, Иоанна, разрежь торт и угости всех…

Глаза всех обращены к столь искусно украшенному торту, и нет у Иоанны иного выхода, как разрезать его на тонкие-тонкие ломтики, снова обнести все столы, и каждого угостить тортом.

– С днем рождения, – не успокаивается дед, – с днем рождения, Иоанна! – Иоанна не знает, куда себя деть от стыда. Недостаточно того, что дед взял на себе ведение всего празднества, он еще выпрямляется на стуле и говорит:

– А сейчас, дети, расскажу я вам байку…

Глаза Иоанны с укором глядят на деда. Сейчас он расскажет об Антонии, пьяном конюхе. Это дед рассказывает на днях рождения каждого из членов семьи. Дед и представить себе не может чей-то день рождения без рассказа о пьяном конюхе! Но подразделение с большим вниманием слушает деда. Никто не двигается, не шелохнется.

– Дети, – рассказывает дед, – когда я был ребенком, в доме моих родителей был обычай. Каждый член семьи имел право о чем-то попросить, и просьбу его всегда выполняли. У меня был друг, и звали его Антоний, по имени христианского святого. Он был конюхом у моего отца. Он очень любил лошадей и следил за ними всей душой. Лошади в конюшнях отца всегда были вычищенными, выхоленными, радовали взгляд. На себя Антоний не тратил ни воду, ни мыло, ни гребень, ни щетку. Но более всего любил выпить. И так как жена не давала ему войти в дом, когда от него несло запахом спиртного, он проводил большинство ночей в конюшне, с лошадьми. Антоний этот был мои душевным другом…

Голова Иоанны опущена низко, она так стыдится деда и его баек. Но дед, конечно же, видит лишь лица внимающих детей и получает истинное удовольствие.

– Да, дети, мне было десять лет. В день моего рождения я попросил, чтобы пригласили конюха – пьяницу Антония. Отец, благословенной памяти, обещал мне все сокровища, лишь бы я отказался от своей просьбы. А моя нежная мать, которая обычно надевала на семейные праздники шелковое платье, садилась всегда на краешке стула, – и дед показывает перед подразделением, как его мать сидела, вызывая всеобщий хохот.

– Да, и нежная моя мать угрожала мне, что не придет на праздник моего дня рождения в роскошную нашу столовую в доме отца, если я туда приведу конюха Антония, который запахом спиртного отравит весь праздник. Ничего не помогало. Я твердо стоял на своем и требовал, чтобы конюх был приглашен на праздник!

Деду апплодируют. Он с гордостью выпрямляется на стуле.

– Да, дети. Входит мой друг конюх в роскошную столовую. Отец мой дал ему в честь моего праздника свой старый костюм и приказал постричься за его счет у парикмахера. Но Антоний не изменил своим привычкам. Моя мать каждую минуту извлекала из вышитой сумочки флакон духов, а отец объяснял всем и каждому, почему среди гостей на моем дне рождения в этом зале находится конюх. Антоний же чувствовал себя отлично на моем празднестве. Ели и пил полными стаканами, пока нос его не стал красным и не открылся рот. И так как видел множество пылающих свечей и серьезных лиц, вообразил в душе, что он в церкви, и начал креститься, пустил слезу, и закричал: