Наоми Френкель - Дети

– Устала, дорогая, – говорит он и подает ей руку, – сядем отдохнуть.

Механическим равнодушным движением она опускается на скамью, стараясь сесть подальше от него. Он не придвигается к ней, а кладет руку ей на бедро, пытаясь ее притянуть.

– Сними пальто, Эдит.

Она снимает пальто и опускает голову. Она одета в простое шерстяное черное платье. Единственное украшение – широкий золотой браслет с большим бриллиантом матери, который дал ей отец в день, когда она вернулась домой из первого путешествия с Эмилем. Она чувствует тяжесть его руки на своей ноге, видит на его руке часы. Стрелки движутся медленно, хотя она пытается взглядом их ускорить.

– Нам разрешено лишь пятнадцать минут на свидание, – говорит Эмиль, и нога его касается ее ноги.

Рукой он держит ее руку, так, что его часы лежат на золотом браслете, и она, напрягшись, переносит браслет на другую руку. Он истолковывает это, как желание ее ощутить его руку, прикосновению к которой мешает браслет, и прежняя самоуверенность возвращается к нему. Она отводит взгляд от его довольного лица. В этих комнатах стены облицованы коричневой плиткой времен Вильгельма Второго. Напротив нее, под окном несколько плиток разбито и обнажена часть голой влажной стены. Железные прутья решетки ложатся тенью на пол. Глаза Эдит натыкаются на серого надзирателя, прижавшегося к коричневой стене. Он подмигивает ей, нагло, двусмысленно, подобно тому молодому офицеру на белом коне во главе демонстрации. Голова ее опускается, губа начинает напухать. Она осторожно проводит языком по разорванной губе. Плечи ее содрогаются в беззвучном плаче. Господи, пусть это все исчезнет из ее жизни навсегда! Ее сжавшаяся фигура приводит Эмиля в смущение. Волосы ее растрепаны после борьбы с ним, золотые пряди слиплись. Ее безмятежность, которая так влияла на него, возбуждая все его чувства, улетучилась. Что ему делать с этой женщиной, опустившей плечи и отворачивающей лицо? Он легко хлопает по ее бедру, как бы пытаясь пробудить. Она не отбрасывает голову. Он хватает ее за волосы и силой поворачивает лицом к себе, и застывает. Раненая губа делает все ее лицо запухшим, глаза полны презрения. Его почти палаческая хватка ударила ее, она поднимает руку к своему рту – прикрыть рану.

– Я прошу прощения, Эдит, – хрипло бормочет он.

– Нет – отвечает она, – ты не хотел сделать мне больно, – голос ее звучит незнакомо, отчужденно, – просто ты не изменился. Ты... не изменился? – завершает она вопросом, ради которого пришла к нему на свидание.

Только сейчас, увидев его изменившееся и пытающееся увильнуть от нее лицо, она сама себе уяснила смысл собственного вопроса. Он сузил глаза до двух щелок и скривил лицо, без слов дав ей понять смысл своего ответа.

– Может, все же, в тебе что-то изменилось? – выдавила она, с трудом подбирая слова.

– Нет. Да и что может во мне нового? Я в тюрьме. Все осталось, как и было, без всяких изменений. – Вдруг у него возникло подозрение, и легкая угроза послышалась в его голосе. – У меня каждый последующий день похож на предыдущий. Но что у тебя происходит, Эдит? У тебя что-то изменилось? Или ты осталась такой, как всегда, моей доброй подругой? И... такой же молчаливой?

– Нет, – отвечает она хриплым голосом, – и у меня все, как было.

В мгновение ока мелькнула у нее мысль, что только сегодня утром она открыла секрет Эмиля Эрвину. Но Эрвин не оставит этот секрет без внимания, как и ее не оставил. Неожиданная усталость охватила ее. Осталось в ней одно желание – встать и уйти отсюда. Беседа пришла к концу. Она знает все, что хотела узнать.

– Я устала. Думаю, мне пора уходить.

– Нет! – вырвалось у него с искренней горечью. – Чего тебе уходить. Еще осталось нам пять минут быть вместе, Эдит.

И она знала, что не встанет и не уйдет. Оставила руки в его руках, и не отвернулась, когда он приблизил к ней лицо. Вдруг он стал тем же Эмилем, каким был. Печаль в его голосе притягивает ее к нему сильнее, чем его руки.

– Хорошо, что, несмотря на все, ты осталась до последней минуты.

Он смотрел на снег за окном. Два ворона во дворе пытались подлететь друг к другу. Но ветер гнал их, и они каждый раз проскакивали мимо. Эдит встала первой.

– Вот, – вспомнила она, что принесла ему подарок, протянула коробку дорогих сигар, – может, доставят тебе несколько приятных минут.

– Спасибо, – опускает он голову и целует ей руку, – спасибо, Эдит. Я не забуду твоей верности. За все это тебе воздастся.

Он подает ей пальто, и она чувствует его губы на своем затылке, закутывается в пальто, и, не оборачиваясь, спешит к двери.

Только когда закрылись за ней ворота красного здания, она пришла в себя от потрясения и прижалась головой ко льву. Длинный коридор внезапно как бы сократился. Что он имел в виду, говоря, что за верность ей воздастся? Что за милостыня, которую он подал ей, как подарок на прощание?

Лев над ее головой душит бронзового змея. Она убегает и, тяжело дыша, добирается до машины. На сиденье ее черная шапочка. Она оставила ее, потому что Эмиль не любит видеть ее в ней. Быстрым движением она отодвигает ее в сторону, видит в зеркале свое лицо. Волосы влажны и спутаны, раненая губа опухла. Языком она проводит по губе, но рана не исчезает и боль не проходит. Лицо ее искажено. Как она появится среди людей? Она уже видит вопрошающее лицо Гейнца. Отец! Она поедет к могиле отца. Останется там, пока не настанут сумерки. Вернется домой и прокрадется к себе в комнату. Может быть, к утру рана исчезнет. Она смотрит на сиденье рядом, которое утром было занято Эрвином. Ей кажется, что она еще вдыхает запах его потной одежды, но тут же понимает, что это запах ее подсыхающего платья. Чувство одиночества охватывает ее. Никого нет рядом. На чью помощь она может рассчитывать? Ей надо спасаться собственными силами. Она выпрямляется, натягивает перчатки, и пальцы натыкаются на золотой браслет. Переносит его на другую руку, и только после этого уезжает к могиле отца.

Дед редко исполнял желания бабки. Никогда не прислушивался к ее просьбам, но последнему ее желанию был верен. Бабка хотела быть похороненной на большом еврейском кладбище в Берлине. И, как обычно, он не купил не клочок, а большой кусок земли, принимая в расчет, что и сам будет похоронен рядом с бабкой, а потом к ним присоединятся сыновья, сыновья сыновей. Потомки семьи Леви вернутся в прах с миром на этом кладбищенском участке. Исходя из всего этого, он решил возвести роскошный памятник бабке – построить обширный склеп из черного мрамора и на нем вывести ее имя светящимися золотыми буквами. Понятно, что в этом склепе сохранялось также место для деда, который мечтал о том, что любой посетитель кладбища остановится в удивлении, полный благостного уважения перед человеком, покоящемся в этом мраморном сооружении, который не зря прожил свою жизнь. Мечта эта успокаивала его, но сыновья не дали ему ее осуществить. Они считали, что бабка любила простоту и скромность. Отменил дед свой проект, потому что во всем, что касалось бабки, они разбирались лучшего его.