Наоми Френкель - Дети

– У вас в доме много комнат! – начала Белла строгим голосом.

– Да, да, слишком много, – ответила Иоанна задохнувшимся голосом. Многие из товарищей в ее подразделении не без укора напоминают ей, что пришла она из буржуазного дома. Это служит для них доказательством, что она ничего не смыслит во многих вещах, ибо в таком доме живет. Наверное, именно с этим связано то, что Белла собирается ей сейчас сказать.

– Есть у вас и незанятые комнаты?

– Есть несколько.

– Может, Хана, у вас будут готовы поселить в одной из них гостя из Израиля. Он болен и нуждается в условиях жизни, которые мы здесь не можем ему представить.

Тысячи скрипок заиграли на уродливом потолке комнаты секретариата! Любовь к халуцу вспыхнула мгновенно: он не только снял с ее души горечь и тревогу, но еще принесет ей большую честь в глазах у всех товарищей.

– Ну, конечно, Белла, конечно. Он может у нас жить, и еще как жить!

– Ты не должна раньше спросить разрешения в доме, Хана?

– Что?! Просить разрешения?

Она оказывает честь семье, принимая в гости халуца из Израиля, и должна еще спрашивать разрешения? Нет! Никакого разрешения! Они будут рады!

Таким образом, Зерах оказался в гостиной дома Леви.

Зерах обращается ко всем в гостиной:

– Шалом!

Никакого ответа. Никто не понимает, что он имеет в виду.

– Он приветствует вас, – пытается Иоанна снизить потрясение домашних. – Вы что, не слышите? Он благословил вас с миром.

Первым приходит в себя Гейнц. Подходит к Зераху и подает ему руку. О-о, у этого халуца еще те мускулы! Глаза Гейнца вопрошают:

– Кто вы?

Нет сомнения, что он, примерно, того же возраста, что и Гейнц, и тоже сын купца, но отец его – мелкий торговец кожей в польском городке. И Зерах – первенец в многодетной семье. В любом случае, понятно, что рос он в стесненных обстоятельствах. Денег у отца в карманах кот наплакал, но книги у него были в избытке. Хлеб и одежда всегда были в обрез, но образование – сверх нормы. Днем отец тяжело работал, а по вечерам корпел над книгами. Не дай Бог, если кто-нибудь из детей, сын или дочь, мешали его чтению.

«Ты ведешь себя, как гой!» – на его языке это означало, что он выгоняет прочь того, кто ему мешает. С женой и детьми он разговаривал на идише, но истинная его любовь отдана была ивриту. Много сил он отдавал воспитанию первенца Зераха в детстве. В тринадцать лет, возрасте совершеннолетия, бар-мицвы, он отослал его к дяде Срулику в соседний городок. Дядя также не был ни богатым, ни образованным. Занимался он переплетом книг. Зерах работал у него посыльным, и почти все время находился в окружении книг, благодаря чему рано научился читать, это было и заработком и выполнением заповеди. Дядя тоже был окружен множеством детей, но, в большинстве, это были девочки: все разговоры в доме были о них и их приданом. В постели Зерах тайком зажигал свечу и украдкой читал листы еще не переплетенных книг, которые брал с рабочего стола дяди. Зераху повезло, дядя в работе был медлителен, и книги, требующие переплета, неделями лежали в переплетной. Не было ни одного случая, чтобы Зерах должен был торопиться с чтением или прервать его в связи с необходимостью срочного переплета книги. Наоборот, были книги, которые он перечитывал два или три раза. Книга «Любовь к Сиону» пришла к дяде потрепанной и рванной, и многие месяцы лежала на столе. Дядя собирался переплести этот роман Авраама Мапу в роскошный переплет и обдумывал много времени, как за это взяться. Он был профессионалом с большой фантазией. Переплести книгу – дело мудрое, требующее долгого обдумывания. Это было темой бесед Зераха с дядей. Сидели они у окна-витрины дядиной переплетной мастерской, за рабочим столом, заваленным порванными и не переплетенными книгами, и работали на глазах у прохожих. Зерах научился делать лишь простые переплеты. Тонкости профессии он не изучил, ибо у него было много разных дел. На узкой улице находилась лавка Залмана-оптика, удивительного специалиста своего дела, одежда и борода которого тоже были необычны. Профессию, одежду, бороду он перенял у мастеров не евреев. Сам себе он дал кличку – Залман-эстет. Оказался в городке случайно. Намеревался ехать в другой город, на другом конце страны, но всего-то ошибся поездом, приехал сюда и тут осел, вместе с детьми и очками, которыми тоже занялся случайно. Обычно он был погружен в различные фантазии и слыл молчуном. И если уже иногда отверзал уста, поражал всех своими высказываниями. Гостили у него такие же, как он, странные люди, приезжавшие издалека и не знакомые никому в городке, только Залману. Останавливались у него на день-два, и исчезали, чужие всем по приезду и по отъезду, как, например, «Мешулах из Цфата». Однажды он появился, тощий и тщедушный, загорелый, с большим чубом, – пришел прямо в дом Залмана. И тот ходил с ним по домам евреев и собирал пожертвования. В дни пребывания «Мешулаха из Цфата» у Залмана, не переплел Зерах ни одной книги. Не так уж много было в те дни клиентов, приходивших к Залману исправить зрение с помощью очков. Лавка у него была небольшой, и снаружи висели огромные черные очки. Когда Зерах смотрел на эту лавку, чернело небо и все вокруг. Вся уличная жизнь виделась Зераху через черные очки Залмана мутной, отдаленной, словно в других мирах. Но если неожиданно люди выходили за пределы черных очков и представали перед Зерахом такими, какие они есть, сердце его становилось тяжелым, и он спешил вернуть их в пределы черных очков Залмана, в даль и в область мечтаний. И это стало привычкой Зераха не только в отношении живых существ. Так он относился и к образам, которые находил в порванных и не переплетенных книгах дяди Срулика. Когда дядя возвращался к дочерям и в свои комнаты, Зерах также прекращал работу. Начиналось время чтения. Брал Зерах приглянувшийся ему образ, извлекал из порванной книги и переносил за черные очки, в мир чудес и тайн Залмана, в темное колдовское свечение.

Однажды на улице появились парни, шагающие строем и поющие. Все были в форме скаутов. Улица полна была звучанием их голосов, и некоторые песни они пели на иврите. Так неожиданно они вторглись в пространство узкой улочки, словно прямо из мира Зераха за черными очками. Но парни были настоящими, и песни звучали реально.

С их появлением, Зерах забыл очки Залмана, исчезла переплетная мастерская дяди Срулика. Зерах вышел наружу и присоединился к парням, шагающим в сторону ближайшей рощи – праздновать там Лаг Баомер – тридцать третий день сбора урожая, вязки созревших злаков в снопы по древней традиции Израиля.

Зераху было четырнадцать лет, год он работал у дяди, и тут грянула большая война, принесшая столько бед людям и несказанное везение его отцу. В течение двух военных лет отец обзавелся капиталом. Торговля кожей с русской армией принесло ему богатство. Он тотчас потребовал от первенца – вернуться домой. Чем он будет заниматься у дяди Срулика в возрасте шестнадцати лет, когда дяде война совсем не пошла впрок. Шнурок от ботинка не мог он добавить к приданому дочерей. И все же Зерах не оставил дом дяди Срулика, и не вернулся к отцу. Он продолжал каждый вечер составлять из стульев в кухне ложе, на котором проводил ночи, только добавлял скамеечку, по росту. Он уже стал инструктором сионистского Движения, и шагал во главе строя парней. Именно из-за Движения он не вернулся к отцу даже после окончания войны.