Франц Энгел - Мера Любви

Джованни задумался.

— Ну да ладно. Надобно тебе приодеться, а то не пристало уважаемому человеку, доктору канонического права ходить в каких-то обносках.

— Дядюшка, помилуй, я не готовился! — проговорил Джованни сорвавшимся голосом.

— Нечего тебе готовиться, ты и так все знаешь. Завтра сразу после утренней мессы мы с тобой должны быть в твоей школе, в полном, так сказать, вооружении. Так что марш спать.

— Дядюшка…

— Я все сказал. Спать, негодник! — дядюшка притянул Джованни к себе, чмокнул в склоненную макушку. — Благослови тебя Господь!

Джованни всю ночь не сомкнул глаз. Хватался то за одну книгу, то за другую. Пытался просматривать свои неоконченные «Сентенции», над которыми корпел два последних года, — они показались ему воплощением гордыни много о себе вообразившего недоучки. Вдруг испугался, что его латынь недостаточно хороша, открыл Присциана, но только удостоверился, что его уже тошнит от латинской грамматики. Потом начал слезно молиться, чтобы Господь помог ему выдержать испытание. Он не мог допустить мысли, что провалится; этого просто не могло случиться, потому что он не знал, что тогда будет. Едва осмелившись представить себе такую перспективу, Джованни впадал в отчаяние.

Утро застало его в слезах, в обнимку с «Декретом» Грациана, он до сих пор не знал, о чем будет говорить. Едва заслышав, как звонят к утрене, Джованни оставил книги и побежал в церковь. После мессы, бледный как полотно, на подкашивающихся ногах он отправился защищаться.

Все получилось так, как желал дядя. Джованни вдруг ясно понял, какой тезис защищать, и его речь получилась даже не лишенной некоторого ученого пыла. По правовым положениям он отвечал безошибочно, довольно ловко загнал в угол пару оппонентов, большего от него и не требовалось. Можно было бы сказать, он защитился блестяще, только ему не хватало самоуверенности.

Когда испытание благополучно завершилось, Джованни не мог поверить своему счастью, начал вдруг беспокоиться, что в школе пойдут толки про его внезапную защиту. Его поздравляли, он отвечал невпопад. На торжественном обеде, заданном его дядюшкой Роландо Буонтавиани, архидьяконом Святой Марии Миланской, и оплаченном его дядюшкой, купцом Умберто Буонтавиани, Джованни совсем не понимал, что происходит. Он чувствовал только усталость, день казался ему бесконечно длинным. «Спасибо Тебе, Господи!» — только и смог пробормотать он, упав поздним вечером в постель совершенно без сил.

Следующий день довольный архидьякон вновь начал с похвал. Джованни поблагодарил его с тяжелым сердцем, не решаясь высказать сомнений в честности ускоренной процедуры получения доктората.

— Что ж, ты все сделал как следует, дай Бог, и дальше так пойдет, — продолжал дядя, — а теперь я хочу поговорить с тобой о главном. Знаешь ли, что меня беспокоит, милый мой? Ты, верно, считаешь себя обязанным нам с Умберто? Мол, раз мы обеспечили тебе возможность получить образование, ты должен оправдать наши ожидания и стать хорошим клириком. Но ты ошибаешься, мы так любим тебя, дорогой племянник, что не желаем принимать от тебя никаких жертв. Ты вовсе не обязан посвящать свою жизнь Церкви, если только ты сам не желаешь этого. Выбирай свой путь. Хочешь, оставайся мирянином, заделайся правоведом или займись каким-нибудь другим благородным занятием, к примеру, торговлей. Обзаведись своим делом, мы всегда тебе поможем, женись, нарожай нам на старости лет внучатых племянников. Может, тебе кто-то уже нравится? Не стесняйся, дело-то ведь молодое. Ну, что скажешь?

— Благодарю, дядюшка, я хотел бы заниматься теологией, как я тебе и писал, — ответил Джованни.

— И отправиться в Париж. Хорошо. Ты, значит, решил поставить себя в зависимость от произвола чужих людей, которые должны ни с того ни с сего обеспечить тебя приличной бенефицией? Или рассчитываешь зарабатывать на жизнь преподаванием? Милый мой, я не отговариваю тебя, но мне страшно от того, в какую бездну нужды и страданий ты рискуешь ввергнуть себя, отправившись в Париж на свой страх и риск.

Дядюшка выдержал паузу. Джованни молчал.

— Теологией можно заниматься где угодно, мой милый, были бы деньги на книги. И при этом совсем не лишне, я бы сказал, очень даже важно для ученой карьеры стать уважаемым человеком, к мнению которого прислушиваются, суждения которого ценят.

Дядюшка опять почел нужным выдержать паузу.

— У меня к тебе есть предложение. Собственно говоря, с этим я сюда и приехал. Жениться ты не хочешь. Значит, священство. И ты все равно собирался уехать из Ломбардии, — проговорил дядя, словно бы рассуждая сам с собой. — Следовательно, как ты посмотришь на то, чтобы стать епископом в Англии?

— Что?! — выдохнул Джованни. Если бы он не стоял посреди комнаты, он бы сел или хотя бы облокотился обо что-нибудь.

— Ты меня прекрасно слышал! — воскликнул дядюшка. — Да я понимаю, понимаю, как это неожиданно, но это только предложение. Повторяю, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, у тебя есть еще время подумать. К тому же, решение такого вопроса не в моей компетенции. Ты знаешь, мало что от меня зависит, я только поговорил о тебе со Святейшим Отцом, и он выказал желание, чтобы я представил тебя ему. Так что я приехал забрать тебя с собой в Верону, а по дороге ты как раз сможешь обмозговать мое предложение.

— Но, дядюшка, мне же слишком мало лет, — осмелился возразить Джованни.

— Что правда то правда. Зато ты подходишь по остальным положениям. Нелегко, знаешь ли, найти человека, отвечающего всем каноническим предписаниям, — заявил почтенный архидьякон, — а молодость… а молодость с возрастом пройдет.

— Дядюшка, я не достоин…

— Это уж предоставь другим решать!

— Отчего же в Англию, дядюшка?

Джованни подумал: «неужто люди станут терпеть епископа-иноземца?», — но не произнес этого вслух.

— Ты меня удивляешь. Какая разница для нашей матери-церкви, в какой стране ты можешь послужить ей на славу? Разве итальянец Ланфранк не был архиепископом Кентербери, примасом Англии, или чудесный доктор Ансельм, занимавший тот же архиерейский престол, не был рожден в Аосте, и отец его не был ломбардец? Да, кстати, твоя сестра сейчас в Англии.

Джованни удивился.

— У ее мужа торговое дело в Лондоне, — пояснил дядюшка. — И, было бы очень хорошо так все устроить, чтобы ты успел поехать с его обозом. Он к весне отправляется из Венеции.

Джованни понял, что почтенный архидьякон прочно оплел его паутиной своего плана.

— Так-то вот, — заключил дядюшка, — некогда мне с тобой возиться, солнце высоко, уже давно ехать пора. Ты обедал?

Джованни кивнул.

— Значит иди. Собирайся, пока я пообедаю. И не мешкай. Книги возьми, бумаги, а барахло всякое оставь!