Патрик Рамбо - 1968

Сегодня вечером Гримо приехал из Пор-Рояля, где снова вел переговоры со студенческим комитетом, который юлил также, как накануне в Данфер-Ро-шеро. Национальный студенческий союз требовал, чтобы участники явились без касок и рогаток и чтобы демонстрация проходила без эксцессов. «Только не надо в Сорбонну, — умолял префект, — лучше пройдите по бульвару Монпарнас, избегайте столкновений!» Его услышали, по крайней мере так ему показалось. Теперь Гримо отслеживал передвижения толпы на огромном плане города, висящем на стене, по которому его помощники передвигали цветные фишки, отражая нынешнюю ситуацию. Префект мог наблюдать происходящее и на телеэкранах, куда передавали информацию скрытые камеры, расставленные по Парижу. Его люди доложили по рации, что процессия продолжает расти.

— Сколько их? — спросил он.

— Как минимум двадцать тысяч, господин префект. Они подходят к Национальному собранию…

— Они остановились?

— Нет, идут дальше по набережной.

— Какие у них лозунги?

— Они кричат: «Власть в наших руках!»

У префекта нашлось немного собеседников среди студентов, если не считать представителей профсоюзов, которые были готовы сотрудничать, чтобы избежать самого худшего. У Алена Гресмара, председателя отделения высшего образования Национального студенческого союза, в его крошечном кабинетике на улице Месье-ле-Принс было всего два телефона. Префект прислал специалиста, чтобы тот установил еще одну линию, прямую и бесплатную, теперь они постоянно держали связь. Префект позвонил Гесмару:

— Если вы предложите разойтись, они вас послушают? Вас и Соважо…

— Если ничего не выйдет, мы вообще перестанем что-либо значить.

— То есть ситуация может выйти у вас из-под контроля?

— Вы же можете запретить демонстрацию…

— Так будет еще хуже, мой бедный друг!

— Тогда надо выполнить их требования.

— Открыть Сорбонну и выпустить задержанных? Да, но это не от меня зависит. Где Кон-Бендит?

— Со мной.

— Пусть он там и остается. Если этот тип покажется всем на глаза, будет еще хуже.

— Подождите… Нам звонил один наш товарищ… Демонстрация подошла к Елисейским Полям.

Гримо повернулся к своим помощникам.

— Разве мост Александра III не перекрыт?

— Да, но они пошли в обход и хлынули на мост у площади Согласия, мы не успели ничего сделать.

— Вчера их было шесть тысяч, сегодня вечером уже двадцать…

— Пятьдесят тысяч, господин префект, и они движутся к площади Этуаль.

Действительно, множество студентов бежало теперь по Елисейским Полям между деревьев и прямо посередине улицы между машин, развернув красные флаги и распевая: «Это есть наш последний и решительный бой…» Они не удостоили парламент своим вниманием. Когда Марко предложил окружить его, Родриго ответил: «Оставь этих недоумков с их болтовней!» Они прошли и мимо Еписейского дворца [30] Елисейский дворец — рабочая резиденция Президента Французской Республики, им в то время был Шарль де Голль. , даже не взглянув в сторону решетчатых ворот, которые виднелись в глубине сада. Пройдя Рон-Пуан и создав затор, они шокировали или веселили обывателей, попивавших вино в летних кафе, но ни перебранок, ни драк не последовало. Марианна, Порталье и Родриго, взявшись под руки, орали во всю глотку: «Свободу нашим товарищам!» Опьяненные радостью, они были вне себя, смеялись и кричали одновременно. Под Триумфальной аркой многие уселись, словно зрители некого действа, чтобы передохнуть и как следует насладиться моментом. Служба порядка Студенческого союза вмешалась, не позволив какой-то оголтелой революционерше погасить вечный огонь у памятника неизвестному солдату. Троцкисты грубо одернули студента, который бросил окурок на венок, возложенный министром внутренних дел, и на них зашикали: «Моралисты! Сектанты!» Марианна обняла Порталье с такой силой, что чуть не задушила, оба они затрепетали от счастья и впервые поцеловались, стоя под списком генералов Империи на внутренней стороне колонны. «Ролан, — прошептала она, — мы в раю!»

Генерал де Голль сидел неподвижно, выпрямившись и положив руки ладонями вниз, за своим палисандровым письменным столом в стиле Людовика XIV, где не было ни бумаг, ни папок с документами, ни телефона. Погруженный в размышления, он напоминал молчаливого слона, которого ничто не способно вывести из оцепенения. Он не смотрел даже в сторону трех больших окон на втором этаже дворца, которые выходили на балкон, как раз над залом Мюрата. Парк? Всего лишь небольшой садик, лишенный перспективы. Шторы с потемневшей позолотой, хрустальная люстра с подвесками, мифологические сценки, намалеванные на потолке, — де Голль не любил Елисейский дворец, где чувствовал себя как в походном гарнизоне. Вошел секретарь в ливрее с серебряной цепью и объявил о приходе исполняющего обязанности премьер-министра. Генерал сразу же очнулся, прервав свои размышления:

— Господин Бланден, эти часы отстают на две минуты, приведите их в порядок.

Движением головы он указал на часы с маятником, стоявшие на мраморном камине между двумя канделябрами. Затем вошел Луи Жокс, неся под мышкой папку с документами. По приглашению генерала он сел в одно из красных кожаных кресел. У него был крупный нос, красноватое лицо и совершенно седые волосы, почестям он предпочитал покой, речам — хорошее вино. Это был стреляный воробей на службе у Республики.

— Жокс, — сказал ему генерал, — что это за беспорядки? Если молодые люди слишком перевозбудились, пусть им выдадут успокоительное средство.

Луи Жокс поднял брови. Он уже предполагал, что генерал полушутя предложит это военное решение, очень мало сообразующееся с действительностью. Он ответил равнодушным тоном:

— Мы надеемся договориться,

— Договориться?! С кем? В конце концов, править должно правительство. Я хочу, чтобы в Париже все было спокойно, чисто и тихо.

— Ваше Превосходительство, вы все еще собираетесь лететь в Румынию?

— Естественно. Премьер-министр вернется в субботу. В мое отсутствие у него будет время утихомирить все эти студенческие страсти. Вы согласны, что чрезвычайно важно сблизить Европу с ее восточной окраиной?

Ровно в десять часов секретарь снова появился в дверях. Генерал поднялся и, в сопровождении Жокса, изобразившего на лице полное равнодушие, пересек адъютантскую комнату и вошел в боковой зал, где каждую среду проходил совет министров. Последние, согласно обычаю, уже сидели на своих местах. На зеленом сукне, покрывавшем овальный стол, у каждого был приготовлен блокнот и карандаш. Генерал пожал всем руки, говоря: «Здравствуйте, дорогой друг». Потом он сел в свое золоченое деревянное кресло.