Михаил Грабовский - Пусковой Объект

— Поехали, ребята. Разбирайте свои.

Игорь закурил, добродушно усмехаясь над их глупейшим увлечением. Он уже трижды начинал им рассказывать полюбившийся анекдот, усвоенный на занятиях по марксистской философии. Игорь принял его на вооружение на несколько лет вперед и пытался на практике отшлифовать до блеска. Опробовать в своей бригаде никак не получалось из-за нехватки времени. Игорь решил сделать сегодня последнюю попытку, тщательно подбирая слова и паузы. Еще раз затянулся сигаретой и начал…

— …Теплый вечер опустился над вечерним городом. Хорошо в это время в тенистом парке по берегу пруда…

Если учесть, что Игорь заикался, рассказывал не торопясь, с придыханием, и делал к тому же дополнительные актерские паузы в наиболее драматических местах, то вполне естественно, что анекдот растягивался на несколько партий. Витька Дробышев во второй раз провозглашал „рыбу”, а Игорь со своими героями никак не мог добраться до сути общественного явления.

— Еще чего! Больно надо мне заднее место мочить! — закончил он с облегчением.

Игорь замолк, ожидая дружного смеха, или по крайней мере бурного одобрения. Но никто из бригады не заметил, как он закончил. Один Витька Дробышев ухмыльнулся:

— Игорь Евгеньевич, я ваш „новый” анекдот еще в третьем классе слышал. Но насчет девахи вы не правы. Она совсем не так сказала этому фраеру.

— А как, Витек? — поинтересовался Нестеров.

— Она ему сказала так: „Охота была жопу мочить”!

— Ну и какая разница? — удивился Игорь.

— Какая, какая… Вот такая! Не умеешь рассказывать, так и не берись.

— Вы же меня сами попросили! — оправдывался Игорь.

— Мало что попросили. А ты все равно не берись. Если не можешь… Дисциплинированный Самсон Филиппович посмотрел на свои офицерские часы и примирительно произнес:

— Кончай базар, дорогие товарищи. Перерыв окончен. Механики нехотя потянулись к своим каскам.

— Нет, правда. Не умеет рассказывать, а берется, — не унимался Дробышев.

— Пошли, пошли… Ты вот тоже не умеешь играть в домино, а ведь садишься.

„Надо бы к Виктору забежать, — подумал Игорь, — проведать”. В раздевалку ворвался запыхавшийся инспектор первого отдела Мукрышкин.

— Кошелев! Игорь Евгеньевич! Переодевайтесь. Вас Мартюшев срочно вызывает к себе.

— А что такое случилось?

— Не знаю. Ждет вас. Сказал, срочно.

Однако до управления Игорь не дошел. На автостоянке перед управлением его встретили два молодых человека под тридцать и вежливо по очереди представили ему красные удостоверения. Один — Зайцев. Другой — Кажегильдин.

— Нам необходимо побеседовать с вами, Игорь Евгеньевич. Пройдемте в нашу машину.

Игорь инстинктивно оглянулся: Где Мукрышкин-то? Но его лисья морда уже куда-то исчезла. Дверцы „Волги” 00–14 были гостеприимно распахнуты.

— Прошу вас, — командовал Зайцев, — садитесь на заднее сиденье.

Сами сели по бокам, отчего Игорь почувствовал себя окруженным и взятым под стражу. По дороге все трое молчали. Игорь не понимал, что происходит. Единственная мысль: „Какая-то глупая ошибка…”

Остановились перед светлым зданием с высаженными кустарниками вдоль фасада. Известное место в городе: „Контора глубокого бурения”. У входа дежурят всегда несколько машин с нулями. Жители Шевченко почему-то обходили это здание стороной, по другой улице. Поднялись на третий этаж. Зайцев, за ним — Кошелев. Сзади — Кажегильдин. Обычный светлый кабинет с веселенькими шторами. Стол, стулья, сейф в углу.

— Садитесь, Кошелев, — предложил Зайцев, — сегодня у нас с вами, если так можно выразиться, ознакомительная беседа. Без протокола.

Игорь пожал плечами. Подумал: „Мне-то какая разница, мне протокол не нужен”.

Кажегильдин сел чуть в сторонке и сразу закурил. Зайцев сел напротив. Протер профессионально-показательным движением „усталые” глаза. Оба сотрудника были в штатском. Обыкновенные мирные ребята. Ни один предмет в комнате не настораживал внимание. Все походило на дружескую беседу по душам. Зайцев вытащил из ящика стола несколько отпечатанных листков и небрежно бросил их перед собой. Игорь с удивлением узнал в них текст своих TV-новостей.

— Игорь Евгеньевич, — начал Зайцев продуманную заранее беседу, — вы по всем отзывам неплохой инженер. И в институте учились неплохо… Объясните, пожалуйста, мне… я искренне не понимаю этого… Зачем вы сами себя втягиваете в подобную антисоветчину?

— Какую антисоветчину? — Игорь решил сразу открещиваться от любых ярлыков. — По-моему, вы сильно преувеличиваете.

— Хорошо. Возможно, я не был точен. Найдите сами термин для вашего способа публичного самовыражения. Пусть не антисоветчина. А что это? — показал рукой на листки. — Как вы сами это назовете?

Игорь искал самую правильную и безопасную манеру поведения и разговора с Зайцевым. Кто он такой? Что за шишка? Что зависит лично от него? Зайцев ни в жестах, ни тоном разговора не проявлял своего характера и положения. Был спокойным, почти беспристрастным.

— Я бы назвал это так, как это и называется — сценарий для самодеятельного номера „TV-новости” на праздничном вечере отдыха.

— „TV-новости”, говорите? А вы сами где-нибудь… когда-нибудь… слышали такой подбор новостей?

— Нет, не слышал. Но ведь это не серьезные новости, а шуточные, юмористические.

— Понял вас, Игорь Евгеньевич. — Зайцев все время соглашался, готовясь загнать в угол. — Шутка! Вы хотите уверить меня, что все это просто безобидная шутка?

— Ну да, конечно, — подтвердил Игорь, — а для кого она обидная? Конечно, безобидная.

— А вот здесь позвольте с вами не согласиться. Кое-кого ваши шутки все-таки задели и обидели. Мы вчера на праздничном вечере не присутствовали. Однако кто-то же сообщил нам о ваших „шутках”. Не правда ли?

В душе Кошелева похолодело. Дело оборачивалось хуже, чем он предполагал. „Кто-то” — это безликая общественность. Зыбкая, расплывчатая и потому страшная. А ведь кто-то им действительно сообщил. Не сам ли серьезный директор? Игорь не отвечал. И этим раздразнил Зайцева.

— Сообщили нам, между прочим, ваши же сотрудники. Вполне порядочные люди, которым были не по душе ваши язвительные насмешки над всем, что нам дорого. Эти люди, очевидно, смотрят вокруг несколько по-иному… как истинные строители нового общества.

Выспренность последних слов была чрезмерной и лицемерной. Она сразу ослабила позицию Зайцева. Он сам это почувствовал и внутренне разозлился на собственную ошибку. Взял в руки листки, как бы перечитывая заново некоторые места.

— Что это за аварию в четвертом микрорайоне вы организовали?

— Никакой аварии не было. Это же просто… я же объясняю… Игорь начинал горячиться, все чаще заикался.