Михаил Грабовский - Пусковой Объект

Любимой темой зэков был разговор про вождя всех трудящихся, товарища Сталина, про его гениальный ум и великий талант руководителя. Все они были абсолютно уверены в том, что, если бы Сталин был сейчас жив, то этот паршивый реактор уже давно бы построили. Даже раньше запланированного срока.

— Вот был настоящий мужик! — восхищенно говорили они взахлеб. — Не то что, например, этот козел Михалыч.

С этим Игорь искренне соглашался, в этом была определенная доля правды. Хотя в глубине души Игорь считал Сталина самым ординарным бандитом, недалеко ушедшим от Михалыча по своему интеллекту и умственному развитию.

— Ну ладно, ребята, спасибо за угощение, — Игорь поднимался, отряхивая брюки. — Мне пора. Есть небольшая просьба. Поднимите в четыреста восьмом станину сантиметров на десять.

Зэки сразу же соглашались с тем, что действительно надо бы поднять станину. Обещали выполнить просьбу.

— Приходите завтра, пожалуйста. Поговорим еще о чем-то. Виктор лично выводил Игоря из „потайки”, пожимал руку и на прощанье говорил всегда одну и ту же фразу:

— Пока, Игорь. Привет жене.

Но Игорь никогда не рассказывал Але про Виктора и его бригаду. Не хотел зря тревожить.

В нерабочее время Игорь вспоминал про Обухова очень редко. Только иногда, когда засматривался из окна на красочный ночной горизонт в степи. В пяти километрах сияли, мерцали и переливались сотни разнокалиберных огней. Эта фантастическая пляска далеких приземных звезд в черноте ночи не была навязчивым миражом. Там другой жизнью жил параллельный город. Размещались, прижавшись к земле, три огромных лагеря заключенных, откуда каждое раннее утро, еще до начала рабочего дня, выползали один за другим сотни больших грузовиков с закрытым кузовом и двумя автоматчиками. С интервалом в 30 метров между машинами длинная колонна колесных близнецов держала путь в рабочую зону БН-350.

„Где-то там, среди этих огней, — думал Игорь, — находится сейчас Виктор Обухов. Со своими надеждами и мыслями о жизни. Смотрит ли он в эту минуту с завистью на ночной Шевченко? Или давно уже спит? Побудка-то у них ранняя. Наверно, спит…”

В 1944 году Лейпунского пригласили на преподавательскую работу в Москву, в новый механико-математический Институт (будущий МИФИ). А через год он был привлечен к сотрудничеству с НКВД в качестве заместителя девятого Главного управления по науке. Именно тогда в небольшом городке Обнинске Калужской области по предложению Берия начала сооружаться секретная научная лаборатория „В”. Это была одна из четырех подобных лабораторий, входивших в систему НКВД и предназначенных для использования научного багажа вывезенных из Восточной Германии ученых-физиков. Это представлялось разумным и логичным в условиях нехватки собственных физиков-ядерщиков, многие из которых погибли в лагерях еще до начала войны. Берия, отвечающий перед Сталиным лично за быстрейшее создание атомной бомбы, рассуждал правильно. Почему бы не использовать нерастраченные мозги немецких ученых, вывезенных в качестве научной контрибуции из восточной зоны? Конечно, с русским языком у них похуже, чем у наших евреев-теоретиков, но это не такая уж беда. Почувствуют необходимость — быстро осилят. А уж как заставить ученых добросовестно и благодарно трудиться на благо Социализма, Лаврентий Павлович хорошо знал из богатого жизненного опыта. Знающий иностранные языки Лейпунский был подходящей кандидатурой на роль организатора. В 1948 году Александр Ильич переезжает сюда с семьей на постоянное место жительства в небольшой деревянный домик со скрипучей лестницей, расположенный совсем рядом с основным зданием лаборатории. Вскоре небольшая „закрытая” лаборатория превратилась в Физико-Энергетический Институт (ФЭИ).

В начале пятидесятых годов определились две основные научные темы. Первая была связана с мирным использованием атомной энергии и строительством опытной атомной электростанции (руководитель Д.И. Блохинцев). Эта научная тема обещала достаточно быстрое и успешное решение. Атомный реактор с графитовым замедлителем нейтронов и водяным охлаждением, проектируемый для АЭС, уже имел солидный опыт эксплуатации в Челябинске-40. Хотя там он использовался в сугубо военных целях, для получения оружейного плутония.

Темой второго отдела, который возглавил Лейпунский, была выбрана проблема быстрых реакторов. Еще в конце сороковых годов Александр Ильич пришел к твердому убеждению, что управляемую цепную реакцию деления можно получить не только в тепловых атомных реакторах с „замедлителями” нейтронов, но и без „замедлителя”, исключительно на „быстрых” нейтронах. Но для этого потребуется использовать в качестве топлива не природный уран, а „искусственный”, обогащенный изотопом 235. Конечно, такое топливо будет более дорогостоящим. Зато у быстрого реактора есть очень важное преимущество. В нем можно получить ядерного топлива больше, чем сожжено. Иными словами, быстрый реактор может быть использован для воспроизводства ядерного горючего. Впоследствии его стали называть реактором-размножителем. Александр Ильич уже тогда прекрасно понимал главную трудность при конструировании реактора… При использовании обогащенного топлива потоки нейтронов в активной зоне такого реактора будут значительно выше, чем в обычных реакторах с замедлителями. Следовательно, и удельное тепловыделение, и разогрев топливных элементов будут также выше. По этой причине теплосъем в них невозможно будет осуществить обычной водой. Единственными реальными охладителями могут быть только жидкие, расплавленные металлы, обладающие большей теплопроводностью и высокой температурой кипения.

Конечно, в то время в СССР, да и во всем мире, не существовало научных методик расчета подобных реакторов. Не было опыта использования жидких металлов в качестве охладителей. Да и вообще, проблема быстрых реакторов в период атомной гонки представлялась проблемой не сегодняшнего дня, а далекого двадцать первого века. Она не обещала быстрого триумфа. И все-таки Лейпунский сознательно выбрал эту тему. И „увяз” в ней до конца своей жизни. Отныне оба отдела ФЭИ стали в какой-то степени конкурентами. В конечном итоге обе научно-технические проблемы были успешно решены и принесли заслуженную славу этому Институту. Но не все шло гладко, особенно во втором отделе…

В марте 1954 года сотрудники Лейпунского по технической небрежности допустили на одном из испытательных стендов сверхкритическую сборку топлива. Начался мгновенный неконтролируемый разгон мощности. Цепная реакция деления продолжалась, по-видимому, несколько секунд. Но этого было достаточно для серьезного переоблучения всего персонала, находящегося в помещении. Александр Ильич стоял в этот момент в десяти метрах от стенда, не вмешиваясь в обычную работу своих подчиненных. Последствия были тяжелые. В ту же ночь всех доставили в Москву, в Институт биофизики. Диагноз — острая лучевая болезнь. К счастью, обошлось без смертельного исхода. Несколько дней работала комиссия по расследованию причин аварии. Всю вину и ответственность принял на себя Лейпунский.