Михаил Грабовский - Пусковой Объект

А через два месяца контролируемая цепная реакция была успешно осуществлена в первом отделе, на реакторе АЭС. 26 июня 1954 года первый пар с этого реактора был подан на турбогенератор. Впервые получена электроэнергия от атомного котла! Первая АЭС вступила в работу. О городе Обнинске узнал весь мир. Сюда потоком хлынули делегации ученых и политических деятелей. На фоне этого шумного триумфа пуск в следующем году экспериментального быстрого реактора БР-2 с ртутным охлаждением прошел почти незамеченным. Реактор предназначался для физических исследований и определения коэффициента воспроизводства. Незадолго до его пуска у Лейпунского случился тяжелый, обширный инфаркт. АИЛ — таково было уважительное прозвище Александра Ильича Лейпунского в Институте — надорвался! Он долго болел. Сказались и переоблучение во время аварии, и хроническое отравление парами ртути при подготовке к пуску БР-2, и общее переутомление И все-таки после выхода из больницы он безоглядно ринулся в работу. Несмотря на успешную работу БР-2, АИЛ решился на его полный демонтаж. Он считал его неперспективным, так как ртуть обладает сравнительно низкой температурой кипения и не может быть по этой причине использована для мощных реакторов. На месте БР-2 началось строительство нового реактора БР-5 с использованием в качества охладителя жидкого натрия. В конце 1958 года натриевая технология была освоена, реактор введен в эксплуатацию. И оказался устойчивым, надежным и достаточно простым в эксплуатации. В следующем году Лейпунскому и нескольким сотрудниками его отдела была присуждена Ленинская премия за успешное решение в СССР проблемы реакторов-размножителей на быстрых нейтронах.

Но сам Лейпунский категорически не хотел видеть в акте награждения завершение проблемы. Он искренне считал, что теперь предстоит самое главное: проектирование и строительство мощного промышленного реактора, предназначенного для выработки пара и электроэнергии. Александр Ильич уже видел его перед глазами. Огромное бетонное здание с высоченной вентиляционной трубой. А перед фасадом — высокие деревья с развесистыми кронами, клумбы ярких цветов, пешеходные дорожки из розовых плиток. Великие ученые — всегда немного поэты в душе и идеалисты…

Решить вопрос о строительстве такого дорогостоящего объекта мог только главный Хозяин страны, Первый секретарь ЦК Партии. И Лейпунский сумел при личной беседе с Хрущевым убедить его в целесообразности подобной стройки. Наряду с техническими аргументами фигурировал и эмоциональный: „Утрем нос империалистическим засранцам!” Местом строительства был выбран город Шевченко в Казахстане.

Модель советского атомного опреснителя была выставлена в 1967 году на Всемирной выставке в Монреале. Зарубежным ученым проект казался фантастикой. Они не подозревали, что БН-350 уже третий год строится в безводной степи. Но увы! Объект оказался настолько сложным и дорогостоящим, что даже централизованной индустрии СССР оказалось не по зубам его авральное сооружение. Строительство продолжалось почти десять лет.

Наверное, нигде не относились к сталинскому лозунгу „Кадры решают все” с такой серьезной почтительностью, как в Министерстве среднего машиностроения. Целый главк занимался исключительно вопросами подбора кадров и контролем за личным составом в закрытых городах. Особое внимание уделялось подбору кандидатов на главные руководящие должности.

На новые строящиеся объекты приглашались опытные организаторы, прошедшие огонь, воду, медные трубы и радиацию на первых атомных „точках” в Челябинске-40 или Томске-7.

В народе таких называли мягко и ласково: „старые пердуны”. И БН-350 не был исключением из правил: директором его был назначен Анатолий Ефимович Тимофеев, прошедший „школу жизни и смерти” на первых челябинских реакторах под крылышком И.В. Курчатова.

Тогда это были сверхопасные и сверхсекретные производства, поставляющие первый оружейный плутоний для ядерных бомб. К концу шестидесятых годов они технически безнадежно устарели и выработали свой проектный срок безопасности.

Анатолий Ефимович прошел на челябинских котлах через десятки серьезных аварий. Остался жив. Но вполне благополучно проскользнуть мимо радиационных клешней было, разумеется, невозможно. Интегральная доза его облучения по личному архиву превысила к этому времени восемьсот рентген. Это почти вдвое выше смертельной дозы при разовом, единовременном облучении. Счастье, что его доза была растянута во времени и складывалась из нескольких „аварийных” слагаемых. Тело Анатолия Ефимовича представляло собой любопытную модель переоблученного биологического организма, сохранившего полную работоспособность. Поэтому он был объектом постоянного контроля и исследования со стороны медицинской науки.

Тимофеев знал челябинские котлы назубок. Помнил на память расположение всех задвижек, контакторов, ключей управления. Видел во сне облезлые места штукатурки, стертые временем надписи на трубопроводах, сломанные ступеньки главной лестницы (восьмая и четырнадцатая). Анатолий Ефимович давно уже был награжден за свой доблестный труд медалями, орденами и Ленинской премией. Но теперь добросовестная работа потеряла для него запах творческого поиска, героического энтузиазма и самопожертвования; стала просто унылой обязанностью, превратилась в автоматическое функционирование технического робота. Он осознал вдруг, что если не примет в ближайшие месяцы какого-то кардинального решения в своей судьбе, то или повесится, или безнадежно запьет…

Поэтому-то он был сегодня так приподнят и счастлив: его кандидатуру утвердили в Министерстве. Он взял две кружки разливного пива в летнем кафе „Ласточка” и у столика нос к носу столкнулся с главным механиком одного из реакторов Константином Ивановичем Василенко. Настроение у Тимофеева было поющим. Разговорились по душам. У Константина Ивановича, оказывается, были свои причины для душевного сбоя. Высокий, красивый, добропорядочный Костя мучился, не зная, какие шаги предпринять для смягчения личной драмы. Жена его, Вера Николаевна, красавица со светлыми локонами и голубыми глазками, никогда в жизни не работала, потому что искренне полагала, что при данной ей от природы броской внешности работать в скучном советском учреждении было бы непростительным грехом. В то же время ее кипучая, экспансивная и даже взбалмошная натура противилась тихому укладу семейной жизни. Вера Николаевна маялась и скучала по званым вечеринкам и официальным банкетам. Незаметно она пристрастилась к качественным крепким напиткам из Армении. В последние годы свое свободное время она проводила в походах по многочисленным знакомым, к которым, конечно же, неудобно было заходить с пустыми руками, а уходить — трезвой. Для Константина Ивановича его красавица-жена, его когда-то до умопомрачения любимая Верка превратилась в постоянную головную боль, в неразрешимую жизненную проблему. После одного из семейных скандалов он собрал большой кожаный чемодан и переехал в ведомственную гостиницу. Прибавились мелкие хозяйственные заботы, но зато вокруг установилась чудесная тишина, подчеркиваемая тиканьем будильника. Но даже здесь Вера Николаевна не оставляла его в покое и время от времени устраивала пьяные дебоши.