Михаил Грабовский - Пусковой Объект

— Я еще доберусь до тебя, сукин кот! — кричала она на весь этаж визгливым голосом. — Ты у меня, миленький, в парткоме по-другому заговоришь.

Но в парткоме спускали на тормозах его семейные дела. Человек он был в городе авторитетный, полезный и положительный. Ну не повезло с бабой, что тут поделаешь?

Более всего Константину Ивановичу было жаль даже не заплеванную романтическую молодость, а взрослеющую дочь Людмилу. Она закончила школу вполне прилично, но, по непроверенным слухам, тоже катилась под откос. Кто-то видел ее вечером в городе под руку с мамашей, и обе были хорошо навеселе. Кто-то слышал о ее гульбе в подозрительных молодежных компаниях. Одним словом, все неладно. Покинуть этот благоустроенный закрытый город стало для Василенко насущной необходимостью.

— Костя, давай еще по одной! — произнес Анатолий Ефимович сочувственно. — А выход есть! Поедешь со мной в Шевченко, на „быстрый”? Главным инженером?

Василенко был ошарашен возможностью мгновенного решения всех жизненных проблем.

— Анатолий Ефимович, если бы вы сказали мне: „Поедем завтра в Антарктиду, на зимовку к пингвинам!” — то и тогда я бы ответил не раздумывая: „Да! Поедем!”

— Ну что, по рукам?

— Считайте, что договорились.

— Главное, чтоб за нами Померанцев не потянулся. Как ты к нему относишься?

— Да мне-то до фени. Поедет — так поедет. Будет другой — сработаемся с другим…

Глеб Борисович Померанцев мог претендовать на должность заместителя директора по научной части. Он тоже рвался в Шевченко. Свою научную степень и Ленинскую премию Померанцев получил по личной рекомендации Курчатова, который оценил удивительную научную интуицию молодого физика во время ликвидации одной из первых аварий…

…На тех первых котлах контроль расхода воды и температуры в каждом технологическом канале был весьма ненадежным. Распухание и деформация урановых блочков в каком-либо канале давали о себе знать, конечно, и по косвенным признакам и изменениям некоторых общих параметров. В первую очередь по увеличению радиоактивного фона в реакторном зале. Именно так и произошло в тот памятный день. Появились аэрозоли в здании, затрещали предупредительные звонки и завыли аварийные сирены. Красные лампы в реакторном зале пугающе вспыхивали мощными импульсами. Реактор был немедленно остановлен. Надо было срочно найти аварийный канал. Но как выделить его из сотен других, совершенно аналогичных, если расходомер дал сбой и не зафиксировал номер канала? В каком из них расплавилось топливо? Где она, эта мерзкая аварийная „сопля”? Срочно вызвали Курчатова.

— Игорь Васильевич, „козел” на первом аппарате. Реактор остановлен. Фон выше всякого…

— Сейчас буду.

Курчатов положил трубку. Вылез из массивного кресла и похлопал себя по карманам. Бросил привычный взгляд на любимые напольные часы, огромного каслинского медведя, и пошел к двери. „Разберемся”, — уверял он сам себя по дороге. Однако разобраться наскоком не получилось.

Десятый час он корпел с несколькими сотрудниками над приборными диаграммами. Каждый высказывал „умные” теоретические предположения, которые Курчатов трезво, неумолимо браковал. Из Москвы уже дважды звонили. Игорь Васильевич отвечал традиционно-расплывчато: „Принимаются все необходимые меры”. К вечеру физики, сидевшие над бумагами и оперативными журналами, надоели друг другу. Новых идей уже не высказывали. Пили чай, помалкивали. В этот момент научного затишья в бой рванулся молодой Глеб Померанцев. Он самоуверенно и с некоторым вызовом предложил Курчатову предоставить ему лично все журналы с записями температур в каждом канале, которые велись инженерами управления со штекерного табло, некоторые приборные диаграммы и отдельный, непрокуренный кабинет. Он, Померанцев, определит за несколько часов дефектный канал. „С достаточной степенью точности”, — добавил он.

— Что значит „с достаточной степенью?” Определишь номер канала, но окажется совсем не тот? — ухмыляясь, спросил Курчатов.

— Нет, не так. Я определю не точный номер канала, а дефектный эпицентр. Группу из пяти-шести каналов. Их придется поочередно извлекать из котла для визуального осмотра.

Конечно, пять-шесть каналов — это не тысяча. На это можно было бы пойти. Игорь Васильевич устало, но поощрительно махнул рукой.

— Ладно, Глеб, действуй. Если правильно определишь, гарантирую тебе степень кандидата технических наук. — Курчатов улыбнулся. — Без диссертации и защиты. Иди в мой кабинет.

Через четыре часа Померанцев вышел из кабинета, собранный в кулак. Правую, парализованную с детства руку аккуратно придерживал левой. Ногу волочил сильнее, чем обычно.

— Ну что? — спросил Курчатов в упор. — Решил задачку?

— Номер 12–16 и четыре канала вокруг него, — уверенно заявил Померанцев.

— А если сбрешешь?

— Тогда уволюсь „по собственному”.

Курчатов дал добро на поочередное извлечение каналов, указанных Померанцевым. Извлечение из активной зоны реактора технологического канала с помощью подъемного крана — тяжкая процедура. Она опасна не только предельным повышением радиации в зале. Она еще более опасна вероятностью рассыпания в зале смертельно опасных урановых блочков, что является по сути дела новой, дополнительной аварией. И при ликвидации последней переоблучение персонала, очень многих людей, неминуемо. Курчатов все это понимал прекрасно и все-таки, выслушав аргументацию Глеба, „дал добро” на операцию.

Дефективным оказался третий по счету канал, № 13–17. Его извлекли, аккуратно перетащили с помощью крановой тележки в угол зала и утопили в водяном могильнике.

— Герой, однако, ты, Померанцев! — поздравил Глеба Курчатов.

— Считай себя уже кандидатом наук.

Курчатов сдержал слово. Померанцев действительно стал кандидатом без диссертации и традиционной защиты: по совокупности секретных научных отчетов.

Так началась научная карьера Глеба Борисовича. С той самой памятной аварии он безнадежно „заболел” распространенной научной „болезнью”. Он искренне уверовал, что главным действующим лицом на атомном реакторе является научный руководитель и его лаборатория физиков и экспериментаторов. А все эти эксплуатационники, механики и КИПовцы — сущая шантрапа, только мешающая своим консерватизмом совершенствованию атомных котлов. Померанцев постоянно влезал со своими научными экспериментами в ремонтные работы механиков, проводимые на планово-предупредительных остановках.

Тимофеев недолюбливал Померанцева, считал его бесполезной навязчивой осой.

— Этому горе-ученому трын-трава до государственного плана!

— бурчал Анатолий Ефимович. — Ему только и дела, что проводить свои надуманные эксперименты и руководить своими диссертантами.