Алексей Мильчаков - Вятские парни

Вечка оглядел всех.

— Вот что, ребята, мы с этим парнем, — показал он на Агафангела, — тоже железнодорожники. Оставайтесь-ка в резерве, а нам дайте ваш инструмент.

Командир комсомольского отряда не возражал.

В сумерки Вечка с Агафангелом, захватив пилу и топор, поползли по дну канавки к мосту.

Придавила мгла. Насторожились кусты. Из-за облачка сверкнула и замерла в замахе сабля месяца…

Вот и речка, черная, паршивенькая, в осоке. Над головой сваи моста.

— Будем наискось пилить, — прошептал Агафангел.

Зубья пилы заскользили по толстому, точно каменному бревну, потом впились в дерево. Пила тоненько зазвенела: ззы-ззы.

Вечка лешакнулся:

— Заедает! Вытаскивай! Давай чуточку повыше.

Через минуту, забыв все на свете, кроме своего дела, они резали столб на противоположной стороне.

Наверху кто-то из железнодорожников уронил на рельс лом. Из белогвардейского дозора бахнули из винтовки, затарахтел пулемет. Комсомольцы ответили винтовочным и пулеметным огнем.

Агафангел сунулся лицом в сырую траву.

Вечка подполз к товарищу:

— Жив?

— Жив!

— Ползи с пилой обратно, а я помахаю топором. Трескотня — на руку. Не услышат.

Вечка схватил топор и начал с остервенением подрубать сваю у срезов.

Со стороны белых закрошилась шрапнель.

— Дай-кось посаблю! — схватился за Вечкину руку Агафангел, вырвал топор и принялся орудовать по-плотницки. Свая заскрипела и чуточку осела.

Перестрелка постепенно прекратилась.

Вечка и Агафангел, потные, благополучно добрались до своих.

Железнодорожники успели отвинтить скрепы и выдернуть костыли от десятка рельсов. Одному из них эта работа стоила жизни, двое были ранены. Убитого донесли до дрезины на руках. Все, кто помогал переносить убитого и стоявшие вблизи, подавленно молчали.

А Вечка ругался:

— Кто? Какой раззява шуму наделал? Ломик, видишь ли, обронил, ручки слабые!.. Из-за этого раззявы парня убило! Воевать вы сюда пришли или в бабки играть?..

Он поднялся на насыпь, подошел к дрезине, на которой под брезентом лежал убитый, откинул брезент с лица и взмахом руки подозвал Агафангела.

Тот подошел. Стал рядом.

Лиловые губы, восковое лицо, на верхней губе темный пушок, нос сапожком, и один голубой, чуть замутившийся глаз приоткрыт, словно убитый все еще вместе с товарищами на отдыхе, лежит, в полудремоте прислушивается к их разговорам и, посматривая на них, вот-вот сейчас сам скажет какое-то слово.

Агафангел видел его вчера и, кажется, прикуривал, да, точно, у него именно, от его огонька он и прикуривал.

Вечка положил руку на плечо Агафангела. Агафангел глянул в спокойное лицо друга, который много видел смертей на фронте, и понял, что Вечка намеренно позвал его сюда и показал ему мертвого.

Еще раз Агафангел посмотрел на убитого и впервые в жизни сердце его дрогнуло, пораженное не картиной смерти, а тем, что это, таинственное и страшное, происходит так быстро и просто. Как просто! Так же быстро и, наверное, просто погиб на фронте Тимоня. И Вечка Даже не успел засыпать брата землей.

— Вот, Агафангел, окрестился и ты огнем, — глухо сказал Вечка.

Когда в молчании спускались с насыпи, перед глазами Агафангела стояли два лица — убитого незнакомого парня и Вечкиного брата. «Как просто? Как просто?» — повторил он про себя. Но практический и деятельный ум Агафангела не мог долго задерживаться на этой мысли. «А ведь прав Вечка: живой бы он был, если б не тот раззява, может, и Колчаку бы досталось от этого парня на орехи. Нет, такие случайности, как этот лом, дорого обходятся!» И он подумал, что не зря Вечка заставил его посмотреть на убитого. Надо, наверное, стать совсем другим человеком — хитрым, осторожным, каким никогда в жизни не был, чтобы не погибнуть не за понюх табаку, а продолжать воевать, и воевать с толком, на страх врагам.

Начальник штаба полка, видать, лихой и такой же кожаный, как комиссар, выслушав рапорт о выполнении задания, сказал новичкам:

— Молодцы, ей-богу, молодцы!

Агафангел расплылся в улыбке, довольный похвалой, а Вечка, хмурый, шагнул к столу и выложил начштаба все, что он кричал у моста.

— И еще раз молодец! Ты что, не солдат ли бывший?

Вечка кивнул.

— Вот ты и внушай своим ребятам, как надо жить под пулями. Твоя задача.

Первомайский день. На зданиях, украшенных молодой зеленью, алые флаги, портреты Маркса и Ленина, транспаранты.

Лозунги, призывы, плакаты большими буквами кричали:

Вятка жила фронтом.

В конце Ленинской улицы (бывшей Николаевской) показалась головная колонна рабочих Берегового района. Демонстранты пели «Смело, товарищи, в ногу». Их обогнал одетый в кумач агитавтомобиль. Девушки и парни помахали из кузова зеленью.

По улице Коммуны (бывшей Московской) шагала за оркестром воинская часть. Гремели трубы. В такт гулкому барабану мерно качались штыки винтовок. Красиво шли молодые курсанты, за ними — служащие учреждений, школьники с красными ленточками на груди.

Высоко подняв песню, двигался в походной форме вооруженный комсомольский отряд. Командир, председатель комиссии по отбору добровольцев, шел сбоку и подсчитывал шаг. Комсомольцы пели:

Гудела многолюдная Советская площадь, окруженная молчаливыми колокольнями соборов. Фуражки, шляпы, красные косынки, красные знамена, и на крышах люди, и висят на тополях и заборах мальчишки, и большое медное солнце в высокой синеве.

Николай стоял около покрашенной суриком трибуны. Он знал, что здесь на площади — Федос, Наташа, Женя, Катя, Тихон Меркурьевич и где-то прячется в толпе хмурый Аркаша, которого не зачислили в отряд и оставили при губпродкоме. И только нет Мити, Вечки, Агафангела и Доньки. И нет от них писем.

На трибуне командующий Третьей армией, руководители губкома партии большевиков и Совета депутатов.

Ораторы охрипли. Дальние их не слышат. Но жесты дополняют обрывки слов, и смысл речей понятен: не пустить Колчака к Вятке.

После митинга комсомольский отряд по Спасскому спуску направился на пристань. У конторки густо дымил ожидавший комсомольцев пароход.

С погрузкой не медлили. По трапу потянулись безусые с зелеными котомками парни. Среди них Женя видела знакомых и грустно улыбалась им. Она пробилась сквозь толпу провожающих ближе к перилам трапа.

— Чардымова, не вешай нос! — крикнул с палубы командир комсомольского отряда и подмигнул: — Будь умницей!

Женя подняла глаза: «Поехал на фронт, сияет, как именинник и острит, чернявый».