Юрий Хазанов - Мир и война

Еще через несколько дней Юрий уехал в Ленинград.

Начинался второй год его пребывания в Академии.

Печальное утверждение звучало чуть не каждый день в клубе на 18-й Линии, но никто из танцевавших под эту и другие песни не обращал, конечно, никакого внимания на слова. Они были нужны, только если хотелось вспомнить и напеть мелодию…

Небольшой зал на втором этаже старинного особняка, принадлежащего когда-то одному из великих князей, набит разгоряченными телами в военной форме, в плохо сидящих пиджаках (это — те же тела, переодетые в гражданское), во всевозможных блузках и платьях (а это — боевые подруги со всех концов Ленинграда).

Юрий, сколько ни тщится сейчас, не может вспомнить их лиц. За исключением, быть может, одного: врезалась в память приятная вульгарная мордашка пухлой блондинки с ярко накрашенными губами… Ох, с каким удовольствием он прижимал ее к себе во время танца — особенно в танго: под его медленную музыку можно лучше прочувствовать партнершу, да и танцевать легче, а Юрий не был большим мастером этого рода искусства. Когда у них открыли кружок бальных танцев, он, в отличие от многих своих дружков, так и не одолел всего нескольких па и на всю жизнь лишил себя удовольствия кружиться в вальсе и грациозно изгибаться в падеграсе или падепатинере.

Что он хорошо помнит: танцы длились бесконечно, часа три-четыре и кроме них в клубе ничего не было — ни кино, ни буфета, только бильярдная на первом этаже, где его обыгрывали Краснощеков и Чернопятов, но и он обыгрывал многих. А еще помнит, как гордился своей возможностью проводить через контроль, состоящий из двух красноармейцев, любую девушку. Их, жаждущих потанцевать, толпилось всегда невпроворот перед деревянным барьером.

Саня Крупенников танцует выпрямившись, как будто его привязали к палке, держа партнершу на почтительном расстоянии. Толя Подольян, наоборот, согнулся, втянул голову в шею и нос его где-то возле уха девушки.

Петя Грибков, как и ко всему на свете, относится к танцам вдумчиво и серьезно, в точности выполняя все предписанные в фокстроте или вальсе-бостоне па, не сбиваясь ни на такт, ни на сантиметр.

Даже «старик» Вася Мороз весь вспотел, но усердно танцует — выбрал себе самую «старую» из всех; наверное, она даже замужем.

Володька Микулич, как всегда, крепко навеселе (впрочем, Юрий от него не намного отстает), совершает весь этот ритуал с мрачным, недовольным видом. На лице у него написано: что ж, если так надо перед тем, как заняться чем-то более серьезным, то ладно…

Борька Чернопятов выполняет пожелание актрисы Франчески Гааль и танцует легко и красиво, как делает все: ходит, играет на бильярде, крутится на турнике. Его закадычный друг Миша Краснощеков представляет из себя тяжеловесный и краснолицый его двойник.

Дима Бурчевский галантно щелкает каблуками сапог, приглашая очередную даму. Он знает, что имеет успех у девушек, говорит о них всегда чуть небрежно, скороговоркой и никогда не делится своими успехами, не говоря о поражениях. В общем, вещь в себе.

Миша Пурник энергично подхватил партнершу и со всегдашней своей полуулыбочкой ринулся в центр зала. А за ним затрясся Юра Хазанов, прижимая выпавшую на его долю танцорку, грудь к груди, но голову стараясь откидывать подальше, чтобы не дышать на девушку водкой и винегретом с луком из ближайшего кафетерия. (Замечаний на этот счет он ни разу не получал, но, думаю, бедные девушки, не знающие, чем себя занять, так радовались ежевечернему даровому празднику, что готовы были вытерпеть и не такие запахи.)

А в это самое время на Варшаву падали уже снаряды; польские всадники отступали под натиском германских танков, а с востока в Польшу смело входили советские войска, чтобы, как писали тогда наши газеты, «помочь воссоединению братьев-украинцев и братьев-белоруссов». По их просьбе, разумеется. После войны эта версия были изменена: оказалось, Красная Армия вступила туда, чтобы защитить означенных выше братьев от фашистских войск. Это при том, что с Германией тогда у нас был дружественный пакт. (Неувязочка получается, товарищи…)

Но если захват части Польши никак не отразился на танцевальных вечерах в клубе Академии и на душевном самочувствии пляшущих, то событие, случившееся через два месяца после первого, внесло некоторый дискомфорт в ряды прижимавшихся друг к другу особей противоположного пола: им пришлось это делать значительно реже, а именно только два раза в неделю.

26 ноября население Советского Союза с крайним возмущением узнало, что «реакционные силы Финляндии спровоцировали войну», обстреляв в районе пограничной деревни Майнила наше воинское подразделение. Вот так, взяли и обстреляли! Почему нет? Их же целых два миллиона, финнов, а в Советском Союзе всего каких-то двести миллионов жителей…

Заявление сделал по радио сам председатель Совета народных комиссаров товарищ Молотов В.М., и тут же наша страна расторгла пакт о ненападении, и через три дня войска Ленинградского военного округа перешли границу и начали боевые действия.

Командарм Мерецков, тот самый, кого незадолго до этого арестовали вместе со многими другими военачальниками и кому, по его собственному признанию, во время допросов мочились на голову, был выпущен и, обсушив голову, решил закончить все как можно быстрей — могучим мгновенным ударом. В самом деле, чего чикаться с какими-то белофиннами? (Они уже сразу превратились из просто финнов в «белофиннов».) Для такого удара были сосредоточены следующие силы: 141 пехотный батальон (против 62-х финских), 1500 орудий (против 280), 900 танков (против 15), 1500 самолетов (против 150). Ничего перевесик, а?..

Но молниеносная война не получилась — она длилась ровно 105 дней, до 13 марта 1940 года. (Для сравнения — в начале 2-й Мировой войны немецкая армия разгромила Польшу за 36 дней, Грецию и Югославию — за 18, англо-французские войска на континенте — за 26.)

В январе 1940-го, когда наступление застопорилось, советское командование образовало Северо-Западный фронт во главе с командармом Тимошенко, бросило подкрепления — взамен огромного числа убитых, раненых, обмороженных, — и только тогда удалось прорвать «линию Маннергейма» и взять Выборг.