Юрий Хазанов - Мир и война

Работали в Штабе целыми днями; разумеется, без всяких выходных, но, слава Богу, на столах никто не спал. Бомбежек здесь не знали, погода становилась все теплее. Хотя какое она имела значение для Юрия, если он сталкивался с этой погодой лишь на пути из дома в Штаб и обратно. Никаких красот, никаких достопримечательностей города он не видел: узкая улица, вторая такая же, мост через Куру, площадь Берии… И снова то же — в обратном порядке. По дороге часто замечал одну и ту же странную фигуру: седоволосого, с длинной белой бородой старика, на котором в любую погоду только короткие холщевые штаны да крест на волосатой груди. Прохожие говорили, он дал зарок так ходить после гибели на фонте своего единственного сына.

В подвале штабного здания находился пункт связи, куда Юрий временами относил донесения. Несколько раз наталкивался он там на начальницу пункта, темноволосую майоршу с красивыми полубезумными глазами, напомнившую ему первую его женщину Ару Аркадьевну из Ленинграда. Она попросила не называть ее «товарищ майор», а просто Галя. Майор Галя часто выходила из своего закутка, в который вход посторонним воспрещен, и прохаживалась с Юрием по коридорам. Она поведала, что ее муж — крупный военный, командовавший гвардейской танковой бригадой, недавно погиб под Смоленском… (От автора: много позднее я случайно наткнулся в военной энциклопедии на фамилию этого генерала. Он действительно погиб… но год спустя после того, как об этом рассказала его «вдова»…)

Во время одной из прогулок по тускло освещенному коридору, когда вокруг никого не было, майор Галя ухватила вдруг Юрия за ягодицы и произнесла глухим голосом нечто не вполне разборчивое, из чего Юрий сделал не подлежащий сомнению вывод, что дни траура у этой женщины окончились и она готова предаться с ним любви или, как тогда выражали эти намерения люди его поколения, — «дать» ему. Что она тут же и подтвердила, спросив:

— У тебя есть где?

Юрий посчитал, что его сумрачная во всякое время суток комната как раз является тем заветным местом; правда, ход в нее через хозяйку, но та рано ложится, а кроме того, есть окно на улицу и вообще первый этаж.

Туда и потащились Юрий с майором Галей через один-два дня часов в одиннадцать вечера.

В окно влезть не удалось, его заперли изнутри, пришлось на цыпочках идти через темную комнату хозяйки — та уже спала, похрапывая. В своей комнате Юрий не зажигал света, а Галя не просила об этом. Она сразу же разглядела постель, плюхнулась на нее, начала деловито снимать сапоги, ремень, гимнастерку, юбку. Притянула к себе Юрия…

А у того пропало всякое желание. Как воры какие-то — пробирались через эту армянскую старуху, разговаривают шепотом, свет зажечь боятся… Да и говорить не о чем… Майорша сразу шмотки с себя скидывает… Его заставляет… А от нее луком «тащит», или нет… рыбой, что ли… Ему раздеваться помогает… Руками хватает за это самое… Гладит, тянет… теребит… больно делает… Ара тоже в этом роде любила, но не так грубо…

— Ну, ну, давай, — шепчет. — Скорее…

Как приказ отдает. Ну да, она ведь старше по званию.

А он не может так разу — только ввалились в комнату… Но как же быть? Позор какой!.. Он пытается себя разжечь… Грудь… женская грудь всегда его возбуждала больше всего… Но эта женщина даже не сняла сорочку, лифчик. Она тянет его на себя, раздвигает ноги, стонет… Он делает усилие, опускает руку, находит горячее влажное отверстие… Возникшее на минуту возбуждение пропадает окончательно. Даже неприятно от этого прикосновения… И почему так пахнет рыбой?..

— Ну… что же ты? — снова шепчет она. А потом громче: — Не можешь? Почему?.. У тебя что-то не в порядке?.. Эх ты…

Она резко поднимается, начинает одеваться. Он что-то бормочет, какое-то жалкое: «погоди… ну, не сразу же… бывает…»

Молча она одевается, подходит к окну.

— Открой, — говорит она. — Я выйду здесь…

Майор вылезает в окошко и растворяется в темноте.

Юрий долго не может уснуть, хотя ничего кроме облегчения не испытывает.

На следующее утро хозяйка строго замечает ему, что категорически против того, чтобы ее квартиранты приводили женщин. Юрий не спорит, но в нем пробуждается стыд за вчерашнюю свою немочь, хочется куда-то бежать, с кем-то немедленно знакомиться и приводить сюда — через дверь, через окно, — чтобы проверить себя, не случилось ли чего непоправимого — того, что майор Галя выразила в своем прощальном междометии «эх…» Может, попросить Аркадия найти кого-нибудь? Конечно, как он раньше не сообразил?

В тот день ему сказали в штабе, что он отправляется в командировку в Иран для комплектования автобатальонов.

Дал прочитать написанное выше своей жене Римме (совсем как когда-то Дэвид Лоуренс — своего наделавшего шума «Любовника леди Чаттерлей» — жене Фриде), а она, Римма, то есть, поморщившись в некоторых местах рукописи, спрашивает… Нет, не о моих мужских достоинствах или недостатках, но о том, зачем нужно было комплектовать автобатальоны в другой стране.

Объясняю.

Еще в 1921 году был подписан жутко равноправный и необыкновенно дружественный договор между СССР и Ираном, по которому последний давал право первому ввести войска на свою территорию в случае, если с нее возникнет угроза для соседа. Такая угроза действительно возникла с началом второй мировой, и в августе сорок первого, согласно этому договору, Советский Союз ввел войска (в том числе энное количество почти негодных автомобилей) в Северный Иран. Одновременно английские солдаты вошли в западные и южные районы страны, через год к ним присоединились американцы. Тогда же нехороший монарх Реза-шах Пехлеви отрекся от престола и на него вступил его хороший сын Мохамед Реза.

(Без малого через сорок лет и он станет нехорош — его скинут исламские фундаменталисты и образуют свою республику, которая, как ее тогдашний советский сосед, станет похлеще любой бывшей монархии.)

А между тем именно в Иране (в Персии) почти полтораста лет назад родилось религиозное учение, ставившее в основу не рознь, но мирное объединение человечества и восход новой мировой цивилизации. В храме его приверженцев было девять ворот — символ открытости для всех людей. На колоннах храма — знаки основных религий: крест (христианство), полумесяц (ислам), свастика (индуизм), шестиконечная звезда (иудаизм)…

Тогда, в 1850 году, человек по имени Баб («врата»), который объявил себя предшественником грядущего Божьего посланника, и еще двадцать тысяч его сторонников были казнены. Но уже через тринадцать лет сын шахского министра, названный позднее Баха-Уллой («Слава Господня»), продолжит дело казненных — дело объединения всех религий мира. «Единство религий, единство человечества — признак его грядущей зрелости». Так считают бахаисты, равно почитая при этом основателей всех религий и не посягая на святость их заветов, на веру предков. В 70-х годах нашего века бахаистские общины были во всех странах, кроме СССР и Китая, где их уничтожали в зачатке. Сейчас вроде бы появляются и в России, а общий законодательный центр, и красивый храм, находятся в городе Хайфе.