Артамонов Иванович - КУДЕЯР

— Ступай прочь и зорко следи за Данилкой-чёрным вороном. Недолго уж ему быть митрополитом!

Едва за Афанасием закрылась дверь, Василий Васильевич хотел было подняться с постели, но острая боль в боку остановила его. Долго лежал он, погружённый в перины.

«Видать, конец скоро. Всю жизнь боролся я с ворогами, стремился к власти, добывал поместья. И вдруг оказалось — ничего этого мне не надобно. Даже жену свою молодую, до любви охочую, видеть не желаю. Это ли не конец?»

Однако боярин пересилил себя и слабым голосом приказал слуге позвать брата Ивана.

— Всех ворогов наших порешить нужно с корнем, а митрополита — в первую голову. Пошли к нему слугу с вестью: завтра пополудни явится к нему наш человек. Пусть ждёт и трепещет.

Иван Васильевич пристально рассматривал перстень на правой руке.

— Ивана Бельского надлежит схватить и посадить за сторожи. А вот дьяка Фёдора Мишурина следует предать казни. Заслужил он её своим усердием на благо великого князя. Многие бояре, дети боярские и дворяне недовольны им, ибо крепко препятствует он их устремлениям. Да и среди духовных у него немало ворогов-Фёдор ведь не позволяет монастырям расширять владения.

— Согласен с тобой, брат. Однако Фёдор Мишурин близок к великому князю. Ведомо мне: государь часто навещает дьяка в его палате и о чём-то длительно беседует с ним.

— Тем более нужно изничтожить Фёдора. А чтобы великий князь не препятствовал тому, расправимся с дьяком без его ведома.

Возвратившись с богомолья, Ваня затосковал. В дороге всегда интересно, а здесь, в великокняжеском дворце, всё одно и то же. Да и на подворье не высунешь нос — с утра до ночи льёт мелкий нудный дождь. Блуждая из палаты в палату, он не заметил, как оказался перед дверью, за которой работал дьяк Фёдор Мишурин. Тот, как всегда, встретил его приветливо и любезно.

— Удачной ли была поездка, государь?

— Холодно было, ненастно. По дороге туда и обратно лил дождь. В Троицкой обители я беседовал с игуменом Иоасафом, премудрым старцем. А в Москве что нового?

Фёдор задумался. По его глазам мальчик догадался, что он хочет что-то сказать, но не решается.

— За три дня до твоего приезда, государь, в Москву вернулись с береговой службы русские полки. Вместе с ними прибыли воеводы Иван Фёдорович Бельский из Коломны, а из Серпухова — Иван Иванович Хабаров да Юрий Михайлович Булгаков. Всё лето они надёжно стояли на страже твоего государства. И ты, великий князь, явил бы им свою милость.

Ваня готов был сразу же удовлетворить просьбу дьяка Фёдора Мишурина, которого уважал и любил, но он понимал, что кто-то из бояр обязательно станет противиться этому. Так всегда было: любое его пожалование вызывало недовольство и озлобление. Шуйские постоянно твердят, чтобы без их ведома он ничего не делал, иначе государству будет поруха. Как поступить?

— По дороге в Москву Василий Васильевич Шуйский не раз жаловался на нездоровье, плох он стал.

«Хоть бы сдох поскорее боров старый», — в сердцах подумал дьяк.

— Братья Шуйские между собой говорили, будто Иван Бельский всё время замышляет против них худое. Могу ли я, Фёдор, пожаловать его сейчас?

— Пожалуй, государь, других воевод — князя Юрия Михайловича боярством, а Ивана Ивановича окольничеством. Это в твоей воле.

— Хорошо, Фёдор, я подумаю о твоём деле.

— То не только моя просьба, государь, так же и митрополит Даниил мыслит.

— В здравии ли святой отец?

— Последние дни часто жалуется на нездоровье. Стар стал первосвятитель, оттого и хворает.

— Ежели отец Даниил умрёт или откажется от митрополии по болести, кого церковный собор изберёт новым митрополитом?

— Кого ты, государь, пожелаешь, того и поставят.

«Шуйские непременно потребуют поставить митрополитом Иоасафа. Должен ли я согласиться с ними?»

— Скажи, Фёдор, достоин ли игумен Троицкого монастыря Иоасаф быть митрополитом?

Дьяк на минуту задумался. Умные глаза его внимательно всматривались в лицо мальчика.

— Ты сам, государь, так думаешь или Шуйские хотят поставить митрополитом Иоасафа?

Ваня замялся.

«Ну конечно же это Шуйские хотят спихнуть с митрополии Даниила и посадить на его место Иоасафа. Думаю, однако, они скоро разочаруются в своих надеждах. Иоасаф Скрипицын хоть и добр, да не из тех, кто станет послушно делать всё, что велят Шуйские. Много творят они зла, а троицкий игумен зла терпеть не будет».

— Что ж, государь, ежели митрополит Даниил отдаст Богу душу, Иоасаф Скрипицын вполне мог бы заменить его. Большого ума старец.

Всю ночь накануне Трифона и Пелагеи [35] 21 октября. в Москве было неспокойно. От дома к дому перебегали люди, о чём-то шептались с хозяевами. Наутро огромная толпа детей боярских и дворян, возглавляемая Андреем Шуйским, осадила дом Ивана Фёдоровича Бельского. Боярина подняли с постели и в одном нижнем белье выволокли на крыльцо.

— Так ты, сволочь, удумал смуту на Москве затевать?

— Какую смуту, Андрей Михайлович? — тонким срывающимся голосом ответил Иван Фёдорович. Он тщетно пытался сохранить достойный вид.

— Смуту против нас, Шуйских. Так получай же, Иуда! — Андрей размахнулся и изо всей силы ударил Бельского по лицу. Боярин пошатнулся, но удержался на ногах. Из носа по подбородку потекла алая струйка крови. — Мы-то тебя, неблагодарного, из нятства освободили, вернули тебе расположение государя, воеводой большого полка послали в Коломну, а ты чем нас отблагодарил?

Шуйский неистово колотил Ивана Фёдоровича.

— Тащите, ребята, его в темницу. Где был, пусть туда и воротится.

Бельского поволокли в тюрьму. Разъярённая толпа двинулась к дому дьяка Фёдора Мишурина. В это время он обычно находился в великокняжеском дворце, однако Андрей Шуйский послал к нему своего человека с ложной вестью, будто с женой дьяка приключилась беда. По этой причине Фёдор был схвачен на своём дворе.

— Разденьте его! — приказал Андрей Шуйский.

Княжата, дети боярские и дворяне, как псы голодные, кинулись на опального дьяка, стащили с него всё до последней нитки. Фёдор Михайлович стоял перед разъярённой толпой совершенно голый, стыдливо прикрывая руками срамные места. Вид его, казалось, очень забавлял Андрея Шуйского.

— Тащите его к темнице — сейчас он узнает, как подбивать великого князя против нас, Шуйских!

Около тюрьмы лежал огромный кусок, дерева, предназначенный для казни преступников. Избитого и потерявшего сознание дьяка швырнули на эту плаху. Палач взмахнул топором, и голова казнённого свалилась к ногам Шуйского. Андрей пнул её, и она, подпрыгивая на неровностях, покатилась в направлении притихшей вдруг толпы.

Летописец запишет потом: «Бояре казнили Фёдора Мишурина без великого князя ведома, не любя того, что он стоял за великого князя дела».