Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа

«Я хочу быть королем, а не пленником и не рабом, каким мне пришлось быть после 13 мая и вплоть до сего дня, когда я наконец снова стал хозяином положения!»

Екатерина не произнесла ни одной из тех исторических фраз, которые она обычно произносила в подобные минуты. Она словно потеряла дар речи. Возможно, она размышляла о том, сколь безумна была ее старческая политика, направленная против собственной крови и, в каком-то смысле, против нее самой.

Пока сын и мать разговаривали, Ларшан преградил дорогу кардиналу де Гизу, его матери герцогине Немур, архиепископу Лионскому, Бриссаку и депутатам Католической Лиги. Кардинал де Бурбон был отправлен в его покои.

Помолодевший, взволнованный победой, исполненный величия, как в свои лучшие дни, король спустился по большой дворцовой лестнице, чтобы прослушать мессу и воздать благодарность Господу. Везде толпились придворные – потрясенные от ужаса или радостные, в зависимости от того, как они относились к герцогу де Гизу.

После этого события король повел себя очень сдержанно; он даже выпустил большую часть арестованных в надежде умиротворить столицу. Но кардинал де Гиз и архиепископ Лионский оставались под домашним арестом.

Кардинал мечтал только о войне, о мести, о крови. Настоящий гений злобы и интриг, он мог посеять семена мятежа по всей стране, разжечь огонь войны. И если оставить в живых этого одержимого, то убийство герцога де Гиза окажется напрасным. Но кардинал был лицом духовным, другом папы римского, и подобное святотатство было противно набожному французскому королю. Целый день и целую ночь терзается он сомнениями, разрываясь между голосом своей души и интересами страны. Наконец, 24 декабря, когда проклятия кардинала стали еще яростнее, король принял решение.

Королевский посланник в сопровождении четырех своих людей отправляется к узникам. Когда они возникают на пороге, кардинал де Гиз говорит архиепископу Лионскому: «За вами пришли. Помолитесь».

«Нет, монсеньор, – отвечает тот, – это по вашу душу».

Схватив кардинала за фиолетовое облачение, солдаты вытаскивают его в коридор и там убивают.

Король вызвал папского легата Морозный, которому его венецианское происхождение обеспечивало благоволение короля, и попросил передать глубокие извинения Его Святейшеству.

Окруженная аптекарями и лекарствами, Екатерина Медичи с нетерпением ждала отголосков этого государственного переворота, который происходил без ее участия. Она чувствовала себя лучше, и вместе со здоровьем возвращалась жажда деятельности, интриг, потребность навязывать свою волю. Несмотря на ужасные холода, 1 января Екатерина поднялась с постели, облачилась в свое неизменное черное платье и отправилась к кардиналу Бурбонскому.

Она надеялась вновь завоевать доверие своего «кума», убедить его, что она в состоянии служить посредницей между королем и Католической Лигой. Однако кардинал, подавив глухую ярость, встретил это предложение одними упреками.

Королева-мать была уязвлена до глубины души. Она поняла, что отныне ей никто не поверит, что власти ее пришел конец. Поникшая вернулась она в свои покои; ночью ей стало хуже, а на другое утро у королевы-матери начался сильный жар. С каждым последующим днем она все больше и больше слабела, но это ничуть не волновало Екатерину: она верила предсказанию, согласно которому ей суждено умереть около Сен-Жермена, а в Блуа, где находился двор, не было церкви с таким названием…

Ввиду событий, потрясших двор, об этикете, казалось, забыли. Офицеры, священники, придворные, слуги – все обсуждали последние новости, стараясь угадать, как будут развиваться события. Около Екатерины почти не осталось никого из ее привычного окружения, и она немало удивилась, увидев однажды около себя незнакомого королевского священника. Королева-мать спросила, как его зовут.

«Жюльен де Сен-Жермен», – был ответ.

«Все, час мой близок», – прошептала старая Флорентийка.

Она тут же призвала нотариуса, с замечательной твердостью духа продиктовала ему длинное завещание, в котором не забыла ни об одном из своих родственников, помощников или слуг. Она назвала короля своим единственным наследником, но в действительности разделила большую часть своих богатств между королевой Луизой, Кристиной Лотарингской и своим незаконнорожденным внуком Шарлем Овернским, внебрачным сыном Карла IX. Что же до Маргариты, по-прежнему томившейся в Юссоне, то она даже не была упомянута в завещании.

Генрих, предупрежденный врачами, не отходит от постели матери. Она любила его, вложила в него столько души, защищала, боготворила, иногда вела себя безрассудно. Ей он был обязан двумя своими коронами, славой своей юности, знанием политики и многими трудными победами. Но, увы, ей он был обязан и гнилой кровью Медичи, и все еще жившей в нем болью из-за невозможности поцеловать холодные губы Марии Конде, и отречениями в Болье, Немуре и Шартре…

Да, конечно, его сыновья любовь подверглась жестоким испытаниям. И он спокойно воспринимал мысль о возможности потерять мать, которая когда-то была для него верной опорой и прибежищем от всех бед. Она уходила, и он оставался в одиночестве, последний оплот пошатнувшегося мира. Он оставался один, лишь тени былого окружали его: его родственница Мария Стюарт, Мария Конде, которую он так любил когда-то, и длинная вереница его молодых друзей – Дю Гаст, Келюс, Можирон, Сен-Мегрен, Жуайёз… И даже его враги – Колиньи, Бюсси, Конде, Гизы, – все они, казалось, звали короля туда, откуда нет возврата.

Для семьи Медичи 5 января был роковым днем. И в этот день, в половине второго, Екатерина испустила дух.

Поскольку из-за мятежа в Париже дорога к королевской усыпальнице в Сен-Дени была перекрыта, гроб с телом покойной сначала собирались выставить для прощания в церкви Сен-Совёр в Блуа, но ввиду нехватки бальзамирующих веществ пришлось довольно быстро предать его земле. И двадцать один год Екатерина Медичи пролежит в этой жалкой гробнице. Только во времена царствования Людовика XIII тело ее будет перенесено в специально возведенную ею же когда-то часовню, где покоился прах любимого мужа Екатерины, короля Генриха II.

Так закончился земной путь Екатерины Медичи, этой удивительной королевы. Ошибки, допущенные в старости, вынашивавшиеся ею сложные династические комбинации, воспоминание о Варфоломеевской ночи не должны затмевать дел, совершенных королевой-матерью во имя Франции. Благодаря ей были отвоеваны Гавр и Кале и сохранено единство королевства в трудные годы правления Карла IX.

Поток черных, коричневых и белых платьев затопил улицы Парижа 6 января 1589 года: тысяча двести студентов на разные голоса распевали «Тот день, день гнева…» 19. Дети несли свечи, взрослые – факелы; иногда они останавливались, испуская воинственные кличи, и тогда пламя свечей отблеском пожара подрагивало на стенах домов. Все стекались к собору Парижской Богоматери, где толпа, притоптывая ногами, скандировала: «Конец роду Валуа!»