Милий Езерский - Марий и Сулла

Войска шли с песнями под музыку. Горячая лошадь Суллы, обеспокоенная голосами и топотом ног, пугливо прядала ушами, подымалась на дыбы, но вождь крепко сидел на ней.

Свернув с дороги и остановившись на привал у реки Литерна, недалеко от гробницы Сципиона Африканского Старшего, Сулла обнаружил ночью бегство военных трибунов.

Испуганные восстанием против власти, они тихо уезжали из лагеря и говорили караульным начальникам", что отправляются на разведку, по приказанию консула.

Сулле удалось остановить одного из беглецов. Не расспрашивая его о причине измены, полководец выхватил меч и срубил ему голову.

— Поднять легионы! — приказал он.

И когда загудели трубы и войска стали строиться перед Преторией, он вышел к ним, строгий, решительный:

— Воины, могу ли я надеяться на вашу честность и храбрость? Ваши трибуны изменили мне и бежали, и только один не ушел от моего меча… Если хотите на Рим — так на Рим, а если боитесь…

— На Рим! На Рим! Смерть предателям!

Сулла поднял руку.

— Замените беглецов достойными! Я хочу, чтобы на этот раз выбрали вы, хотя имею право сам назначать!

Довольные улыбки пробежали по суровым лицам легионариев.

— Вы мои сподвижники, друзья и братья по оружию, — продолжал он, — и я доверяю вам больше, чем лживому сенату!

Окружив Суллу, воины подхватили его и принялись подбрасывать с радостными криками. Взлетая и опускаясь, он видел десятки рук, веселые бородатые лица, слышал смех и возгласы.

«Вот она, власть, — толпились мысли, — империй у меня в руках, и тот, кто посмеет пойти против, трупом падет у моих ног! Я должен быть или властелином мира, или никем!»

Известие о движении Суллы с шестью легионами на Рим произвело на граждан потрясающее впечатление. Как, попраны дедовские законы, консул ослушался повеления сената и идет на город, вверенный власти? Осмеливается начать гражданскую войну?

Марий и Сульпиций возбуждали народ против нобилей. На форуме, улицах, в общественных местах сторонники их кричали, что благосостояние республики пол угрозой, а Марий указывал плебеям на дома Суллы и его друзей:

— Грабьте имущество и убивайте оптиматов, — кричал он, бегая по улицам, толстый, взъерошенный, с дикими глазами.

Он с удовлетворением смотрел, когда толпа бросилась к дому консула и проникла внутрь. Но там было пусто: бежали все, неизвестно куда, а всё ценное было унесено.

Ярость овладела Марием: он собирался натравить толпу на Метеллу и насытить свой взор зрелищем избиения любимой жены противника, а она скрылась у верховного жреца, и напасть на жилище понтифика он не решился.

Приказав поджечь дом Суллы, он злорадно смотрел, как рушились стены и едкий дым заволакивал улицу.

— Проклятый патриций, — шептал он, — чем бы тебя еще уязвить? Кого умертвить, чтоб сердце твое лопнуло от злобы и горя?

Суровое господство Мария и Сульпиция заставило многих нобилей искать спасения в бегстве. Аристократов ловили, умерщвляли. Число жертв увеличивалось с каждым днем. Юлия не раз выражала мужу свое опасение за будущее, а когда убили старика Красса и его сына, а другой сын, Марк, бежал в Испанию, она не выдержала:

— Скажи, Гай, когда наконец кончатся эти убийства? Марий, насупившись, взглянул на нее:

— Разве они несправедливы?

— Гай, но без суда, без следствия…

— Разве оптиматы не злодеи?

— Они люди…

— Нет, — сурово выкрикнул Марий, — они не люди: это вши, пьющие кровь бедняков!

Сулла шел с развернутыми знаменами. Легионы пели воинственные песни в честь полководца.

Сенат послал ему навстречу двух преторов с приказом остановиться, но воины бросились на них, сорвали тоги с красной каймой, сломали фасции и, грубо оскорбив, выгнали из лагеря.

— Передайте гражданам, — крикнул им вдогонку Сулла, — что я иду освободить Рим от тиранов!

Сулла шел…

Население встречало его враждебно (весть о борьбе Мария и Суллы облетела Италию), оскорбительные возгласы сопровождали войска, но полководец делал вид, что ничего не замечает, и притворялся веселым; шутил, рассказывал по обыкновению веселые случаи из жизни друзей и подмигивал, дружески задевая легионариев. И когорта хохотала, рассказ передавался из уст в уста, облетал легионы, и смех гремел раскатами.

Войска подходили к Риму — трубы ревели, заглушая слова песен, а впереди ехал консул, уверенный в победе. Он получил весть о выступлении Страбона Помпея против Мария, о недостаточном количестве войск в Риме и размышлял, как ворваться в город.

Вблизи Пикт легионы были встречены новым посольством. Сенат умолял Суллу не подходить к Риму на сорок стадиев и обещал удовлетворить его справедливое требование (речь шла о походе против Митридата). Сулла ответил, что ему больше ничего не нужно, обещал остановить легионы и, созвав начальников, приказал выбрать место для лагеря. Но лишь только посольство удалилось, он повелел двигаться вперед и занять городские ворота и часть стены на Эсквилине.

Один из военачальников ворвался в город, но был оттеснен гражданами, которые с крыш осыпали его отряд камнями и черепицами.

Подоспел Сулла.

— Поджигать дома! — закричал он, выбежав вперед с зажженным факелом. — Базилл, прикажи стрелкам бросить зажигательные стрелы да пошли отряд факелоносцев…

Вспыхнули здания. Крики граждан огласили улицы.

На Эсквилинском рынке кипела яростная битва. Воины бросились на марианцев с такой храбростью, что Сулла, сражавшийся в пешем строю, на мгновение залюбовался ими. Обе стороны сражались мужественно. Но когда войска Суллы были отбиты, он схватил тяжелое знамя и, жертвуя жизнью, бросился вперед.

«Им будет стыдно, что они покинули вождя, и на них ляжет пятно позора, если неприятель захватит знамя, — думал он, придерживая одной рукой древко, а другой — работая мечом. — Я должен взять Рим или же пасть в бою. Я должен подавить смуту…»

Легионарии увидели, что полководец в опасности: силы покидали его. Встречный ветер дул в лицо, и полотнище, развеваясь перед глазами, мешало отражать удары.

— Вперед, вперед! — закричали воины и бросились ему на помощь.

Отразив неприятеля, Сулла приказал свежим войскам ударить в тыл противнику со стороны Субуррских порот.

Марий был отброшен к храму Теллуры; его резкий голос доносился до легионов Суллы, — Марий заклинал рабов помочь ему и обещал свободу. Но Сулла внезапно опрокинул передние ряды и бросился преследовать разбитое войско.

— Бей, бей! — кричал он, вскочив на коня, и поскакал с обнаженным мечом за разбегавшимися пехотинцами.

Эту ночь Сулла провел на улицах, поддерживая порядок. На Via Sacra он приказал схватить грабителей, расхищавших товары из лавок, и умертвить их; разогнал блудниц, соблазнявших воинов, а особенно надоедливых велел сечь прутьями на виду легионов. Страшнее всего была весть об Эфесской вечерне, распространившаяся по Риму: Митридат перебил в Азии более ста тысяч италиков и провозгласил всеобщую сейсахтейю.