Милий Езерский - Марий и Сулла

— Я, Люций Корнелий Сулла, пришел по известному тебе делу…

Магистрат поклонился и провел Суллу и его спутника в квадратную комнату. За столами сидели скрибы и что-то писали. Когда консул и раб вошли, они с любопытством подняли головы, но тотчас же опустили их.

Подошел магистрат.

— Hunc hominem ego volo liberum esse, [26] Этого человека я хочу отпустить на волю. — громко сказал Сулла и смотрел с нескрываемым удовольствием, как Хризогон задрожал и повалился ему в ноги. — Встань!

Магистрат ударил раба розгой по голове. Это был обряд, и Сулла, ухватив Хризогона за руку, повернул его кругом, повторив:

— Hunc hominem etc.

— Свободен! — возгласил магистрат.

— Теперь можешь надеть тогу, пилей и перстень, — сказал Сулла бледному от волнения Хризогону. — Ты — вольноотпущенник.

Грек поцеловал у него руку:

— Господин мой, всю свою жизнь буду служить тебе честно и верно… Никогда не оставлю тебя и, если понадобится, пожертвую за тебя жизнью…

Хризогон шел по улице с гордым видом. Ему казалось, что рабы знают об его освобождении и смотрят на него с завистью, а вольноотпущенники — с сочувствием. Весь мир возникал перед ним в иных формах, в ином освещении, и хотелось остановиться на форуме, крикнуть во все горло: «Смотрите, вот я, Хризогон, отпущен на свободу!»

На сердце его было радостно.

Мульвий бежал с Марием, а Юлия осталась в Риме, нс желая скитаться по чужим странам.

Думая о Сулле, она втайне желала ему успеха, а мужу неудачи. Поражение Мария и бегство его казались ей завершением кровавых дней, пролетевших над Римом, и когда в город ворвался Сулла, она долгое время не выходила из дому. О событиях она узнавала от рабов и удивлялась, что мало казней, а когда ей сказали, что Сулла способствовал Цинне в получении им консулата, — растерялась. Суллу она знала иным, и поступки его казались немыслимыми.

«Неужели он стремится примирить оптиматов с плебеями, — думала она, — неужели он не понимает, что плебс добровольно никогда не подчинится власти олигархов? Или же он хитрит, добиваясь своей цели? Да, конечно, лукавит, и Цинна, разгадав его действия, строит против него козни…»

От Мария не было известий. Даже Цинна ничего не знал о нем.

Передав ведение войны в Самниуме Квинту Метеллу Пию, назначенному главным начальником с проконсульской властью, и посадив в Брундизии свои легионы на корабли, Сулла, в сопровождении своих любимцев Лукулла и Хризогона, отплыл на Эллинский восток.

Он знал, что восстала Эллада, послушная призыву Митридата, — Афины, Ахайя, Бэотия и Спарта ожидают обещанных царем свобод, восстановления прежней мощи и широкой помощи в развитии наук и искусств, — а вспоминая о покинутом Риме, посмеивался: «Пусть ропщет плебс, недовольный отменой Сульпициевых законов, пусть волнуются союзники, раздраженные полууступками сената, пусть усиливаются популяры, — не страшно: суровым судьей я возвращусь на родину».

Весной он высадился в Эпире с пятью легионами, состоявшими из тридцати тысяч человек, несколькими когортами и небольшим числом конницы.

«О небо Эпира, о солнце, взиравшее на великого Пирра, о радость будущих побед! — думал он, вглядываясь в голубые небеса и испытывая радость странника, попавшего наконец на родину. — Я должен разбить полчища азийиев, присоединить Грецию к Риму, обуздать могучего царя! И я сделаю это, или погибну вдали от. отечества!»

Двигаясь в глубь страны, Сулла узнал, что легат претора Македонии, храбрый проквестор Бруттий Сура, бьет понтийцев.

«Нужно привлечь доблестного вождя на свою сторону», — решил Сулла и послал к нему Лукулла.

Ожидая квестора при въезде в деревушку, он уселся на придорожном камне.

На душе его было светло, как и в природе. Он смотрел на белоруких гречанок в длинных подпоясанных хитонах, обнажавших плечи, на их походку и равнодушно позевывал. Солнце пригревало. Полунагие дети валялись в пыли.

Задумался. Вот он в Эпире — без денег, без кораблей, без провианта! Как содержать войско? Чем платить ему жалованье?

К вечеру возвратилась разведка — впереди мчался румянощекий Лукулл.

Увидев Суллу, он, не доезжая, спешился и, ведя лошадь под уздцы, направился к нему.

— Бруттий Сура признал твое главенство, консул! — сказал он. — Что прикажешь?

— Построить легионы — и в путь!

Полководец шел вдоль высоколесистого Пинда к его южным отрогам; отсюда он намеревался беспокоить понтийские полчища быстрыми налетами, разместив войска частью в Этолии, частью в Фессалии. Однако предположения его не оправдались. Неприятельские войска отходили к юго-востоку.

Запасшись продовольствием и деньгами, он приказал легионам, находившимся у Фарсалы, двинуться к Фермопилам, а сам выступил из Амфисы и, обогнув Парнас, вторгся в Бэотию и занял Фивы.

Города сдавались ему без боя, из Фессалии прибывали день и ночь посольства с изъявлением покорности, с дарами. Сулла требовал денег, новобранцев и съестных припасов для легионов.

Разбив понтийцев у Тильфосской горы, Сулла обратил их в бегство.

Вскоре пришли известия, что Архелай заперся в Пи-рее, а Аристион — в Афинах, решив держаться до прибытия великой армии из Фракии и Македонии.

Сулла понял, что он должен взять Пирей и Афины как можно скорее, иначе его ждет гибель, и, собрав военачальников, объявил о выступлении.

— В Аттику! — приказал он. — В Пирей и Афины!А тебе, Люций, — обратился он к Лукуллу, — отправиться в Пелопоннес и держать страну в повиновении и порядке. Присылать частые донесения, чтобы я знал о положении твоих войск. Помните, коллеги, что война лишьначинается.

Приказав одному военачальнику занять Фессалию вплоть до Македонии, другому — расположиться возле Халкиды, чтобы преградить путь войскам Неоптолема, находившимся на Эвбее, Сулла разбил лагерь между Мегарой и Элевзином.

— Отсюда я буду господствовать над Грецией и Пелопоннесом, — сказал он Лукуллу, — и руководить осадой Афин и Пирея.

Легионы подходили к Пирею.

Моросил дождик. Почва стала скользкой — люди, ругаясь, оступались и падали.

Сулла приказал воинам готовиться к приступу.

Заиграли трубы. Легионарии, обнажив мечи, двинулись, прикрываясь щитами. Шедшие позади них лучники осыпали стены стрелами — в воздухе слышался певучий Звук их полета. А в это время воины поспешно засыпали рвы землей и хворостом, разрушали насыпи, подставляли лестницы и лезли на стены. Иные пытались взломать ворота. Сверху падали глыбы гранита. Люди валились, деревянные лестницы ломались, увлекая за собой десятки воинов, а когда полились кипяток, горящая смола и полетели факелы, пылающие головни, — войско отступило.

Сидя на коне, Сулла думал, что делать. Бросить войска еще раз на приступ? Или обложить город?