Наталья Павлищева - Княгиня Ольга

Ольга смотрела в усталое лицо князя и качала головой: ну разве можно так много воевать, столько ходить в походы! У Святослава обветренное лицо, покрасневшие от бессонницы глаза, он похудел и даже чуть ссутулился. Сердце матери сжималось от боли за сына. Чем она могла помочь? Святослав сам выбрал свой путь, он не советовался с матерью, не просил у нее помощи. Да и чем могла сейчас помочь княгиня, сама вон вынуждена слать к князю послов, чтобы выручал. Хорошо, что успел, не сожгли печенеги Киев.

Наступала ночь, на небе появились первые звездочки, с запада тянул слабый ветерок. От Днепра к озерцу на мелководье недавно пролетела последняя стая уток, только прошелестели крылья. Последние годы княгиня очень не любила и даже боялась ночей. Когда первый раз проснулась от кошмара — горели деревянные стены города, и она точно знала, что там, за языками пламени и черным дымом, ее внуки Ярополк и Олежек, сразу поняла, что теперь это будет повторяться постоянно. Снилось из раза в раз одно и то же, она всегда видела горящий Искоростень, но не слышала людских криков и даже гула пламени, все происходило без звука, она даже внуков не видела, только наверняка знала, что они там, в пожаре. Причем Ольга никогда не видела там младшего внука Владимира, только двух старших и обязательно детьми.

От такого наваждения не спасали ни долгие стояния перед иконой Богоматери, ни щедрые дары Десятинной церкви. Ей бы покаяться, поплакать о загубленных душах древлян Искоростеня, да вот не вышло. Пока с ней был Григорий, княгиня и заговорить об этом не давала, пресекала все попытки. Теперь другой, этот не знает ее душевной беды, не поймет. Ольга столько лет держала свою память запертой, не допускала в нее не только других, но и себя саму. Но прошлое забыть нельзя, оно рано или поздно вернется.

Так и случилось, услышала на улице брошенное вслед жестокое «убийца!», и старательно забываемое столько лет всколыхнулось. Женщина, что крикнула, вернее, прошипела, глаз не прятала. Напротив, не побоявшись ни гридей, которые быстро схватили под руки, ни самой княгини, вскинула голову и повторила:

— Убийца!

Ольга прищурила глаза:

— Ты кто?

— Ты моих малых детей в Коростене сожгла! Не будет тебе покоя и прощения! У сына счастья нет, и у внуков не будет!

Княгиня содрогнулась от такого пророчества, с минуту стояла недвижно, потом устало махнула рукой гридям:

— Отпустите, пусть идет с миром.

Но женщина продолжала клясть:

— С миром?! Я того мира не вижу столько лет. Не я одна. А ты, княгиня, живешь в своем тереме, от людей загородившись?!

Дальше Ольга не слушала, поспешно ушла, а женщину гриди быстро вытолкали подальше. Но тщательно оберегаемый покой был нарушен, память всколыхнуло. Княгине стоило больших усилий сделать так, чтобы люди не заметили ее смятения, а через две ночи пришел этот сон и уже не отпускал. Ольга понимала, что жизнь клонится к концу, и все чаще задавала сама себе вопрос, правильно ли сделала тогда, погубив Коростень? Она не могла не отомстить за мужа, но все чаще христианку Елену (княгиня даже подзабыла, что ее при крещении нарекли именно этим именем) мучил вопрос, виноваты ли дети Коростеня, должны ли отвечать за своего князя?

Чем больше думала об этом княгиня Ольга, тем тяжелее ей становилось. Она пыталась помогать церкви, делала крупные подарки, учила детей, старалась сама себе доказать, что не зря пришла на эту землю, что прожила жизнь не впустую. На одну чашу весов ложились все дела, вся жизнь княгини, на другую — горящий Коростень.

Оглядываясь назад, княгиня Ольга могла сказать, что страна после ее прихода в Вышгород, в Киев немало изменилась. И в том ее великая заслуга. На Русь точно накинута огромная сеть погостов, становищ, княжьих владений. Это не полюдье, в котором князь властен, пока где-то рядом. В каждом укрепленном огороде ныне сидят княжьи люди, это они собирают дань и творят суд именем князя, они сами себя защищают, доставляют собранное в Киев, потом все это собирается и отправляется на торг. Вся земля подчинена этой уже почти отлаженной системе. Ольга вспомнила, как не раз говорили они о том с князем Игорем. Не довелось ему сделать так, не успел. Но она взяла все в свои руки, внукам остается сильная Русь, не уронили бы.

Сердце снова зашлось. Внукам… Внукам, а не сыну… Сколько она слез пролила из-за сына, сначала потому, что его не было, потом от опаски за него, а теперь, потому что иногда сам не ведает, что делает. Он сильный, умный, прекрасный воин, его любит дружина, но он совсем беспомощен в обычной жизни. Хочет сделать столицу не в Киеве. А кто править станет? Здесь мать, пока жива, справится, а там? Святослав не правитель, его военных требований не выдержит ни один город, люди хотят мирно жить, а не воевать. Сколько раз она пыталась сыну это объяснить! Но он живет ратью, точно не слышит материнских слов. Святославу бы воеводой быть, а не князем, прошли те времена, чтобы князь только в седле сидел, ныне нужно, чтобы и читать умел тоже, не степняки же бездомные!

Ольге вдруг пришла в голову страшная мысль, что она сама отчасти виновата, что сын вырос таким. Боясь, чтобы не стал слабым, рано посадила в седло, рано дала в руки копье и меч, рано отправила в дружину. И в Новоград тоже рано, держать бы при себе, а она старалась, чтоб стал самостоятельным. Вырос умным, сильным, но уж слишком воинственным. Он честен, даже врагов своих предупреждает о нападении: «Иду на вы!» Однажды Ольга попеняла на это, сын, рассмеявшись, обнял мать за плечи (только ему позволялось такое!):

— Что вы, мамо, это не опасно, я предупреждаю тогда, когда подготовиться уже не успеют, а страху иметь будут.

Умница, только все равно зря слишком много воюет. Греки вон умеют откупаться, а Святослав все силой берет.

Глаза княгини вдруг сердито блеснули. Это все Калокир! Это к его словам прислушивался Святослав. Проклятый грек уговаривал князя воевать с болгарами, чтобы стать владетелем страны мисян, забыв свою собственную родину.

Святослав не хотел сидеть в Киеве? Но он не сидел и в Новограде. Святослав точно степняк, его манят просторы. Ольга снова по старой памяти щелкала костяшками пальцев, князя Игоря давно нет на свете, некому попенять на эту ее привычку.

Княгиня и сама недолюбливала Киев еще с тех пор, когда была в нем нежеланной женой-девочкой, села тогда в Вышгороде, так и считала его своим. Вышгород издревле боролся с Киевом властью, но князь Олег объявил Киев матерью городов русских, и осталось Вышгороду свое место.

Сколько бы Ольга ни любила Вышгород, она хорошо понимала, что стольным градом ему не быть, сила не та.

Княгиня невесело усмехнулась, будь ее воля, стольный град был бы в любимом Вышгороде, чего же удивляться, что сына тянет в Переяславец? Ольга взволнованно прошлась по ложнице, услышав ее шаги, в дверь тотчас заглянула Зорислава: не нужно ли княгине чего? Ольга чуть махнула рукой: «Нет, если надо будет, позову». Холопка послушно исчезла, а княгиня встала у окна.