Эммануил Флисфиш - Кантонисты

Я, конечно, не говорил, что делается в министерстве, но видно было, что Мордух был одним из петербургских агентов и без меня знал все, но был настолько деликатен, что не искушал меня. Когда я подшучивал над ним, говоря, что один из его сыновей будет солдатом, то Мордух всегда с таинственной миной отвечал: «Ну, абацым» (увидим).

Между тем проходили недели, прошло их шесть, а пресловутые «соображения» Новосильцева о еврейском вопросе, обещанные великим князем не присылались.

Государь нетерпеливо при каждом докладе спрашивал об этом министра и велел делать повторение. Великий князь отвечал, что сенатор собирает необходимые данные на месте. Прошло еще около трех недель, и, наконец, в одно прекрасное утро государь велел министру, не дожидаясь более, заготовить к подписанию его величества указ сенату о сравнении евреев по рекрутской повинности с другими отправляющими сословиями, и меру эту привести в действие при первом общем наборе.

На другой день после того, как был послан указ, пришел ко мне раввин. Я нарочно завел разговор о рекрутстве евреев и увидел, что он ничего не знает. Он опять с усмешкой сказал свое вечное «абацым». Так как уже не было повода для дальнейшего хранения пресловутой канцелярской тайны, то я сказал Мордуху, что дело кончено. Я не полагал, что это произведет такое впечатление на моего старозаконного гостя. Это было нечто ужасное: он весь задрожал, глаза его закатились, он почти упал в обморок. Ему подали воды. Приступ разрешился жалобными воплями и рыданием. Вслед за этим произошла в нем внезапная перемена: он встал, лицо его страшно искривилось. Он стал большими шагами ходить по комнате и кого-то ругать. Я дал ему успокоиться и спросил:

— Кого вы так честите, ребе Мордух?

— Как кого? Ну, этого...

— Кого же, наконец?

— Ну, вашего прекрасного сенатора.

— За что, чем же он виноват?

— Как за что, за наши 200 тысяч рублей. Обманул, погубил. Обещал, что ничего не будет. Мы, раввины, наложили на всех евреев пост, собрали 200 тысяч... хоть бы деньги назад отдал.

За достоверность факта пусть отвечает перед потомством сам Мордух, но историческая точность обязывает меня засвидетельствовать, что сцена была им разыграна в порыве гнева естественно и с неподдельным чувством. Недели через две после того, как от сената были разосланы указы о наборе с евреев всем губернским начальствам, в том числе и великому князю как главнокомандующему в Западном, Юго-Западном краях и белорусских губерниях, в министерстве от его величества получен отзыв с приложением записки сенатора Новосильцева. Великий князь писал, что в то самое время, как он получил заключение сенатора по порученному ему делу, пришел указ сената с изложением высочайшей воли. Ему оставалось уже только в точности исполнить священную эту волю и он сделал надлежащее о том распоряжение, но тем не менее счел нужным препроводить записку сенатора для сведения и соображения.

Записка эта, довольно пространная, начиналась полным одобрением предполагаемой меры и рассуждением о ее полезности. Вслед за этим же шли разные «но, однакож, несмотря на то, тем не менее» и другие подобные оговорки с выводами, составляющими более чем противовес главному предложению. Был намек на всегдашнюю преданность евреев Российскому правительству, на оказанные ими услуги, на не-политичность меры в настоящих европейских обстоятельствах, долженствующей глубоко оскорбить такой хитрый и мстительный народ, как евреи и т.п. Заключение вытекало уже само собою, а именно, что не пришло еще время для осуществления меры, что введению ее должны бы предшествовать разные распоряжения, необходимые для приготовления евреев к такому коренному перевороту и т.д. Это был замечательный для меня, молодого столоначальника, драгоценный образчик административной казуистики. Сенатор не пожалел в нем всяких уловок своей привычной дипломатии; словом, он сделал все, что мог в своем трудном положении. Ожесточение против него моего приятеля Мордуха было несправедливо».

Если не обращать внимания на антисемитский душок в воспоминаниях чиновника министерства внутренних дел Ципринуса, то можно заключить, что единственным сановником, трезво смотревшим на введение рекрутчины для евреев, был сенатор Н. Н. Новосильцев, считавший неблагоразумным совершить «коренной перелом» в жизни русских евреев без необходимых к тому приготовлений. Император Николай I, наперекор своим советникам, сделал по-своему, не дождавшись даже доклада от великого князя Константина, где тот высказывал свои соображения по этому вопросу, и мы знаем роковые последствия этой поспешности и то нечеловеческое горе, которое евреи России терпели в течение тридцати лет...

По вопросу о подкупе Н. Н. Новосильцева евреями, сообщенном Ципринусом, выступил другой современник — Н. В. Кукольник в «Русском архиве» со следующей заметкой:

«...Относительно еврейской рекрутчины и взятых якобы Николаем Николаевичем 200 тысяч рублей я не могу сказать ничего определенного, потому что я никогда не был в близких отношениях с жидами; но я жил во все это время, когда составлялся проект и последовал указ, в Вильне, в самом средоточии жидовства, и если б существовало что-нибудь подобное, то невозможно, чтобы кто-нибудь из них о том не проговорился. Но ни я, ни кто-либо из жителей здешнего края и намека на это обстоятельство не слышал. Недоброжелателей у Николая Николаевича в здешнем крае было довольно, и известно по какой причине, и если б перед ними хоть один жид проговорился, то поспешили бы тотчас передать эту весть всему краю. А этого не было. А потому, как г-н Ципринус представляет в этом случае в доказательство себя, приводя разговор свой с Мордухом, то я представляю в такое же доказательство себя, утверждая по совести, что об этом происшествии до появления статьи г. Ципринуса я ничего не слышал».

Ципринус подозревает Новосильцева в получении крупной взятки. В связи с тем же делом о рекрутчине евреев другой мемуарист той эпохи, некий Аристов, выдвигает предположение о взятке «за молчание», данной графу Н. С. Мордвинову.

Вот что пишет по этому поводу Аристов:

«Известно, что в начале царствования Николая I евреи легко могли обходить натуральную воинскую повинность, расплачиваясь деньгами вместо рекрутов и записываясь в купеческие гильдии. Не раз возникал вопрос, что несправедливо налагать исключительно на русских самую тяжелую службу — солдатскую, а евреям дать возможность уклоняться от нее в натуре и платить деньгами. Но большинство влиятельных лиц доказывали, что израильское племя — хилое и слабое, из евреев не выйдет сносных служак и они только составят лишнюю обузу и бремя для полков, да и народ они трусливый от природы, ненадежной нравственности, жадный и корыстолюбивый, поэтому легко могут быть изменниками и дезертирами в горячей борьбе с врагами. Долго это мнение брало верх. Однако граф Мордвинов, известный честнейший деятель государственный, решился во что бы то ни стало убедить государя в необходимости брать с евреев солдат натурою. Он представил неотразимые убеждения, что эта самая справедливая и законная мера правительства должна быть приведена в исполнение, и чем скорее, тем лучше. Государь предписал повести это дело формально».