Наталья Иртенина - Царь-гора

— А может, и было что. Может, и чудь тогда в горах на свет повылазила, тоже говорят. А у энтой чуди подземной сокровища всякие запасены.

Федор, застыв у окна, решительно обрывал один за другим лепестки на красном цветке герани. Нелегко ему было разобраться в закружившем вихре чувств, поднятом неосторожными словами деда. Сравнить это сложное ощущение можно было, например, с тем, что, как известно, случается, когда наступаешь на грабли. Причем на эти грабли Федор наступал второй раз. Но если личные убеждения частного возчика Ивана остались для него невыясненными, то дед Филимон уже был замечен в явном неодобрении туземного язычества и религии вообще. Посреди общего мистицизма здешних краев дед до сих пор сохранял свежесть радикального советского восприятия действительности.

— Как же мне тебя понимать, старый ты матерьялист? — спросил Федор самого себя вслух.

— А так и понимай, Федька. Тут в пещерах кержаки по триста лет от царских сатрапов хоронились. Думаешь, до них никто не догадался под землю уходить, чтоб жилось спокойней?

— Да, — отрешенно сказал Федор, — про сатрапов я и не подумал.

На следующее утро дед разбудил его рано. Вместо обычной шерстяной поддевки он надел синий пиджак с медалью на груди.

— Вставай, Федька, пойдем к памятнику, долг отдадим.

— Какие долги в этой глухой дыре, — пробормотал Федор, отворачиваясь.

Дед Филимон стянул с него одеяло и потребовал:

— Вставай. Хоть ты анархист, а победу и для тебя добывали, чтоб ты мог дрыхнуть сколько хочется.

Федор вспомнил, что сегодня девятое мая. Эту дату он поневоле уважал, хотя никогда не ходил в этот день ни к каким памятникам и никому не дарил цветы. Дед со своей медалью за укрепление тыла ушел ждать на крыльцо, Федору пришлось одеваться и умываться наспех. Торопливости его движениям придавала и надежда на то, что у памятника он увидит Аглаю.

Надежда оправдалась. На окраине поселка, где росли квелые ели, собралась толпа человек в сорок. Аглая стояла посреди них и сосредоточенно слушала однообразные речи. Пока возлагали цветы к гранитной доске с тремя фамилиями, Федор приблизился к девушке и шепнул на ухо:

— Умоляю, не исчезайте так же внезапно, как в прошлый раз. Я не переживу этого снова.

Аглая повернулась и тихо произнесла:

— Судя по вашему загару, вы провели эту неделю с пользой для здоровья. Не старайтесь убедить меня в том, что страдали.

— На этом солнце я скоро превращусь в негра, — усмехнулся Федор. — Удивляюсь, как вам удается в таком климате сохранять естественный цвет кожи?

— У меня с солнцем договор — оно меня не трогает, — с самым серьезным видом сказала Аглая. Ее светлые до белизны волосы казались выгоревшими или крашеными, однако цвет был натуральным.

— И все-таки вы не правы, — продолжал Федор, — всю эту неделю я искал вас, и мое сердце было полно грусти. Я слышал, вы работаете в туристической фирме. У меня есть предложение. Вернее, просьба. Давайте устроим небольшую экскурсию по окрестностям.

Аглая размышляла недолго.

— На лошадях?

— Предпочитаю пешком, — поспешно отказался Федор. — Знаете, к лошадям я с детства питаю предубеждение. Мне почему-то все время кажется, что их копыта не лучшее соседство для моей головы.

— Я согласна. Но должна предупредить, — она окинула его взглядом, от которого Федору почудилась мгновенно выросшая между ними непроходимая стена, — если вы начнете вести себя неприличным образом, я сумею защититься.

— Боже, какие у вас мысли. Хорошо, я возьму меч и буду держать ему между нами, — пообещал он.

— Где вы возьмете его?

Она рассмеялась, и прозрачная стена моментально рухнула.

— Нарисую в уме.

После салюта, выпущенного из ракетницы, толпа у памятника стала редеть. Из старого магнитофона гремел голос Кобзона, невидимой лавой растекаясь по голой бугорчатой степи. Хотя солнце припекало, растительность вокруг, насколько хватало глаз, оставалась чахлой и редкой, как на плешивой голове.

Через полчаса Федор встретился с Аглаей у выезда из поселка. На спине у него болтался рюкзак, у нее к поясу была прицеплена торбочка.

— Идем к тем холмам, — показала Аглая, — там есть интересные вещи.

Неровная линия холмов на юго-востоке пересекалась медленным притоком Чуи. По берегам трава росла гуще, как в настоящей степи. На противоположной стороне реки горбатыми кочками лежали апатичные верблюды.

— Здравствуй, Белая Береза, — прокричал пастух.

Аглая весело помахала в ответ:

— Привет, Жанпо!

— Это что за желтолицый Бельмондо? — поинтересовался Федор, чувствуя досаду.

— Послушайте, вы видите меня всего второй раз, а уже ревнуете как свою невесту, — немного раздраженно сказала Аглая.

— Было бы странно, если бы я ревновал кого-то другого, — заметил он. — Я здесь никого больше не знаю. Кроме того, я не уверен, что вы сердитесь искренне. Однако вы не ответили на мой вопрос.

— Вы не задали никакого вопроса.

— Нет, я спросил — этот верблюжий пастух ваш воздыхатель?

— С чего вы взяли?

— Он назвал вас Белой Березой. По-моему, это слишком похоже на альковное прозвище.

— Если будете хамить, нам лучше сразу разойтись в противоположные стороны. — Аглая наклонилась и сорвала ковыльный стебель. В этом движении была такая прозрачная невинность и простодушная нежность по отношению к былинке, что Федор устыдился своих слов.

— Простите, я сам не знаю, что говорю. Наверное, еще не акклиматизировался.

— Прощаю. С Жанпо мы приятели. Кстати, его действительно назвали Жан-Полем в честь французского актера. А Белой Березой меня зовут здесь все алтайцы и казахи.

Федор едва удержался от нового бесцеремонного высказывания.

— Вероятно, это что-то романтичное, — пустился он в рассуждения, — в духе Фенимора Купера: Большой Змей, Острый Глаз, Танцующее Перо. Скво Белая Береза. От этого веет какой-то забытой наивной свежестью, близостью к природе. И такой родной образ… Белая береза под моим окном… Кажется, я понимаю. Для туземцев вы олицетворяете все русское, северное. Не скажу имперское, нет, совсем нет…

— Федор, — остановила его Аглая, сосредоточенно глядя вдаль, на узкую полоску перистых облаков над холмами, — скажите, для чего вы приехали?

Приготовившись было дальше развивать тему взаимоотношений братских народов, Федор выпустил воздух из легких.

— Неужели я вам так быстро надоел? — расстроился он.

— Вы пытаетесь изображать кого-то другого, ужасно фальшивого, — сказала она. — Просто перестаньте это делать. Когда вы смотрите в зеркало, кого вы там видите — себя или своего наскучившего двойника, который притворяется вами? Разве вы не чувствуете, что это ваш недруг, навязчивый, злой, уродливый? Вам не хочется освободиться от него?