Наталья Иртенина - Царь-гора

— Так я об этом и говорю. Исчезнуть на несколько дней — самое лучшее средство привлечь к себе внимание женщины. Запомните это, юный Вертер.

— Да, — подумав, сказал Федор, — пожалуй, вы правы.

— Значит, договорились.

Джип выехал из поселка и по бездорожью покатил в степь.

— Куда это мы едем? — спросил Федор.

— Приглашаю вас к себе в гости.

— А, швейцарское шале.

— Уже видели? Неплохой домишко.

— Ваш?

— Ну что вы. Зачем мне дача в этой глухой степи?

— Не такой уж глухой, получается. Знаете, Евгений Петрович, в последнее время меня все здесь буквально настораживает.

— Даже сейчас? — поинтересовался попутчик.

— Еще бы. Вы ведь ни за что не скажете мне, что вам понадобилось здесь и какие у вас дела в горах.

— Это точно, — рассмеялся Евгений Петрович, — не скажу. Но, если хотите, могу намекнуть.

— Сделайте одолжение. Как-то не хочется играть вслепую. Вдруг вы всего-навсего браконьер и идете бить несчастных зверушек из Красной книги?

— До зверушек мне нет дела. Намекаю: с нами пойдут еще двое с базы «Беловодье».

Федор расхохотался.

— Так эта тема и у вас животрепещет? Хотите искать тайные тропы Бернгарта?

— Почему бы и нет?

Посерьезнев, Федор произнес скучным тоном:

— Мое условие: задаток сразу. Половина всей суммы. Не хочу, знаете, остаться ни с чем, когда вы отыщете путь в страну счастья и пожелаете пополнить число ее блаженных обитателей.

— Будет вам задаток. Прямо сейчас.

Машина въехала во двор дома и, миновав травянисто-цветочные неухоженные куртинки, встала у гаража.

— Прошу.

Хозяин распахнул дверь пряничного домика. Федор ожидал увидеть внутри интерьер, соответствующий наружности, но пустынность дома слегка разочаровала его. В небольшом холле возле стен помещались нераспакованные чучела мебели, с потолка на длинном проводе свисала голая лампочка. В одной из комнат, очевидно, гостиной, стояли два плетеных кресла и маленький столик. На нем вверх обложкой лежала раскрытая книга. Федор прочел заглавие: «Конец истории».

— Знаете, по-моему, Фукуяме при всей экстравагантности его идей, кстати, думаю, заимствованных, не хватает одной важной вещи, — сказал он, кивнув на книжку. — Он не учитывает мистических влияний.

— Да? — удивился Евгений Петрович. — Ну, полагаю, за него это делают другие. А что, Федор Михалыч, интересуетесь мистикой?

— Как вам сказать. Скорее она интересуется мной.

Кроме кресел и столика, в комнате ничего не было, если не считать огромной карты России на стене.

— Да, эзотерично, я бы сказал, — поделился Федор впечатлениями.

— Вам чай или кофе?

— Если в этом доме можно вскипятить воду, то я буду кофе.

— Уверяю вас, в этом доме можно все, — загадочно ответил Евгений Петрович и удалился на кухню.

Федор стал рассматривать карту. Внимание его привлекли наколотые на нее маленькие черные флажки. Несколько штук расположились вдоль Урала, десяток украсил Западную Сибирь, один флажок гордо реял в центре Алтая. Но самым интересным в этой карте было то, что до Уральских гор страна называлась Россией, а все обширное пространство на востоке именовалось просто Сибирью.

— Какая удивительная карта, — громко сказал Федор, чтобы было слышно на кухне.

— Что вы находите в ней удивительного? — спросил Евгений Петрович, входя в гостиную с кофейным набором на подносе.

— Я нахожу удивительной ту легкость и, как бы это сказать, детскую непосредственность, с которой ее создатели поделили шкуру неубитого медведя.

— Ну, милый мой, что естественно, то легко, — ответил попутчик, разливая кофе по чашкам.

— Обычно этими словами уговаривают девушку лишиться невинности, — заметил Федор, взял чашку и сделал глоток. — О, замечательный кофе.

— Мне тоже нравится. Нет, о невинности речь не идет. Это… ну, скажем, третья нога. Зачем России лишняя, мешающая все время нога? Нет, все равно не так, — перебил сам себя Евгений Петрович. — Суть дела в том, что Сибирь не может принадлежать никакому государству, это должна быть свободная территория для свободного освоения. Если хотите, здесь сходятся мистические линии мира. Вам ведь как будто небезразлична эта тема? Сделав Сибирь своей колонией, Россия совершила ошибку. А за подобные ошибки приходится рано или поздно расплачиваться большой кровью. По этому счету Россия платит вот уже век и все никак не расплатится.

— Понимаю, — покивал Федор, — в данном случае мистические линии мира — это как раз то, на чем специализируются американские благотворительные организации.

Евгений Петрович допил кофе и с едва заметной холодностью произнес:

— А кроме того, вам ли, Федор Михалыч, говорить о детской непосредственности, с которой вы сами решились на бегство от собственного прошлого и его долгов, выражающихся сотнями каратов?

Федор отставил чашку, внутренне заледенев. Если б было возможно, он с удовольствием дал бы в морду самому себе. Он с ужасом думал о том, что все-таки проболтался в поезде, напившись до свиней, и теперь висит на крючке у этого ловко подсекающего рыболова.

Видимо, прочитав его чувства, написанные на лице, Евгений Петрович с усмешкой сказал:

— Ничего плохого я вам не сделаю. Напротив.

Он ушел и вернулся через минуту, бросил на стол перед обмякшим Федором три тугих пачки зеленых денег.

— Ваш задаток. С собой ничего лишнего не берите, только самое необходимое. Поедем на машине, продукты и воду я загружу.

— А оружие? — спросил Федор.

— Имеете?

Федор вновь с грустью вспомнил об отцовском «Макарове» и покачал головой.

— Но, кажется, в горах водятся медведи и эти… снежные тигры, — сказал он.

— У медведей сейчас полно еды, мы им будем неинтересны, а в снега нам и залезать незачем.

— Ну что ж, — заключил Федор, вставая и рассовывая деньги по карманам, — остается констатировать, что выбора у меня нет.

Евгений Петрович звучно щелкнул пальцами:

— Кстати, этот откопанный белогвардеец, которого хоронили вчера, ваш родственник?

— Почему вы так решили? — Федор по наитию решил отпираться.

— Кровная связь — загадочная вещь. Я, видите ли, изучал дело Бернгарта. По всей вероятности, этот неплохо сохранившийся покойник носил фамилию Шергин. Ирония судьбы. Так что выбора, милый мой, у вас действительно нет.

Второй полк стрелковой дивизии генерал-майора Меркурьева с налета вошел в Каменск-Байкальский. Они наступали бегущим большевикам на пятки, а те оказывали ничтожное сопротивление. Это был не первый город, который части Средне-Сибирского корпуса генерала Пепеляева освобождали от Совдепа таким манером, едва ли не с песней. Поэтому объяснение этой легкости, с которой выбивали красных, знали все: у товарищей были другие заботы, когда приближались белые войска, — они «подавляли контрреволюцию» внутри города.