Дороти Даннет - Весна Византии

Но, с другой стороны вряд ли взрослым мужчинам нравилось выполнять приказы подмастерья… Да и для матушки так будет лучше, хотя она наверняка расстроится поначалу. Феликс бы тоже огорчился… Впрочем, Катерина постаралась быстрее отделаться от этой мысли. Жена одного из торговцев пригласила ее на обед, и она согласилась. В общем, день прошел весьма удачно…

Но когда Катерина вернулась в фондако, то сразу поняла, что там что-то не так. На просторном дворе толпились люди, а в стороне стояла группа слуг в венецианских ливреях. В воздухе витало ощущение напряженного ожидания, ― такого не было даже накануне, когда вернулся консул…

На входе в дом Катерина встретила Параскеваса. Он, как всегда, улыбался. Привыкнув ходить за умирающей матушкой кардинала Бессариона, он выучился внешне всегда оставаться любезным и располагающим, хотя за спиной у хозяев наверняка делал все, что ему заблагорассудится. Однако управляющим он был отменным, и к жене и сыну Параскеваса также не было нареканий.

― Его превосходительство просил вас извинить его ненадолго, ― обратился он к хозяйке дома. ― Явился венецианский бальи. Похоже, что караван из Табриза всего в двух или трех днях пути отсюда, и торговцы хотят выслать вперед людей, чтобы разведать его размеры и качество товара. Его превосходительство уже был во дворце.

Это удивило Катерину. Когда вчера Пагано прибыл домой, то поклялся никогда больше не садиться в седло. Еще сильнее ее поразило, когда муж, покончив с делами, с оживленным видом поспешил к ней в малую гостиную.

― Итак, госпожа моя, ― воскликнул он. ― Поприветствуйте вашего раненого супруга, который по-прежнему пользуется почетом в глазах людей! Из уважения к нам обоим император заявил, что не потерпит никакого бунта со стороны слуг твоей матери. Компания Шаретти в Трапезунде теперь принадлежит тебе по праву, и ты можешь поступать с ней, как тебе заблагорассудится, ибо такова воля басилевса.

Катерина задумалась.

― Нам что, придется переезжать к ним?

Дориа засмеялся.

― Неужели ты предпочтешь их крохотный домишко генуэзскому Леонкастелло? Нет, милая. Позже мы назначим своих людей, которые будут вести все дела флорентийцев. Пока же я не хочу лишать крова этих бедняг. Когда придут караваны, мы запрем их ворота снаружи и не выпустим, пока с торговлей не будет покончено. Так приказал император. Иначе выйдет просто нелепо: разные люди с двух сторон будут делать закупки для компании Шаретти. Катерина, только я один должен иметь право дарить тебе рубины! Теперь ты их получишь… Как только верблюды войдут в город, ты получишь все, чего пожелаешь. ― Он обнял ее за плечи. Именно такого взгляда Катерина и ждала от мужа все эти дни! ― Добрые вести уже исцелили меня. Мы отыщем способ, Катеринетта, воздать честь твоим будущим драгоценностям, чтобы они признали свою законную хозяйку.

И все опять стало, как прежде. Она видела перед собой мужчину, который не выносил ни малейшего неудобства и любил побеждать во всех играх. Возможно, до сих пор он сомневался, что император любит его больше, чем служащих Шаретти, но ведь ясно, что это нелепость: они всего лишь слуги на жаловании, а он ― человек благородного происхождения!.. Внезапно Катерина с досадой вспомнила, что в какой-то мере и сам Пагано Дориа был слугой на жаловании… Эту тему она пару раз пыталась обсудить с ним, но без особого успеха. И теперь был хороший повод спросить:

― А что ты должен купить для Саймона?

Вопрос явно ему не понравился, но ответил генуэзец со своей всегдашней улыбкой:

― Он предоставил мне полную свободу действий. Я куплю достаточно, милая, чтобы он получил небольшую прибыль. Это моя обязанность, ведь он полагается на меня. Но по-настоящему разбогатеем только мы с тобой, а не лорд Саймон.

― А он не рассердится?

― Но ведь Николас-то мертв! ― воскликнул ее муж и повелитель. ― Сердечко мое, никто не сочувствует твоей матушке так сильно, как я. Но теперь, когда Николаса нет на свете, лорд Саймон утратит всякий интерес к левантийской торговле. Если он хотя бы покроет затраты на это путешествие, он будет доволен, не сомневайся.

― Ты хочешь сказать, он желал смерти Николаса? ― удивилась Катерина.

Пагано недоуменно распахнул глаза, как он делал порой, когда испытывал неловкость.

― С чего ты так решила? Шотландец считал его слишком дерзким и хотел проучить, испортив ему всю торговлю. Ни на что иное я бы никогда не согласился, даже прежде, чем мы познакомились с тобой. Я никак не повредил Николасу, наоборот, меня ранили, когда я пытался его спасти.

Но Катерина почти не слушала мужа.

― Как-то раз ты спросил меня, хочу ли я вернуться домой. Ты сказал, что мы можем уехать и оставить Николаса в покое. Но как ты мог мне это обещать, если Саймон нанял тебя?

Он потрепал ее по щеке.

― Если бы ты захотела вернуться домой, мы бы уехали. Деньги ― ничто. Их всегда можно заработать, если постараться как следует. Но ты ― моя жена, и должна чувствовать себя счастливой.

― Я уже не уверена, что я твоя жена, ― возразила Катерина, намекая на то, что в противном случае он не бросил бы ее, обезумевшей от страсти, как в прошлый раз. Но муж уже вполне усвоил урок. Не успела она опомниться, как они оказались в постели. На сей раз, если он и стонал, то только от наслаждения. И все прошло так чудесно, как только можно было мечтать… Впервые в жизни Катерина внезапно задумалась о холодной постели своей матери. Но ведь чувства угасают со временем… Ее мать наверняка не знала ничего подобного такому голоду и такому наслаждению. К тому же, у нее это был уже второй брак: запоздалый и незваный… Катерина выждала полчаса, а затем, несмотря на то, что у него вновь открылись раны, заставила Пагано вновь и вновь доказывать ей свою любовь.

Подобно тому, как раз в год в Брюгге приходили суда с Востока, также по весне, раз в год, первые верблюжьи караваны пересекали степи Малой Азии и выходили в долину Пикситиса, к Черному морю. Серые и бурые, белые и золотистые, они шли, растянувшись цепочкой, украшенные серебром, морскими ракушками и колокольчиками; их шеи вздымались и опадали; глаза, опушенные густыми ресницами, взирали за горизонт. Каждый нес три сотни фунтов непревзойденного товара, ― а их были тысячи; и не менее шестидесяти вооруженных солдат для охраны каравана.

Кроме того, с верблюдами шли пастухи и погонщики, покачивающиеся на крепких спинах и подгонявших животных протяжными криками или распевая небесам гимны собственного сочинения, тогда как их жены и служанки трусили рядом на мулах, везя мехи с водой, соль, кислое молоко, ребятишек в плетеных корзинах, а вокруг бегали и скакали козы. Дромадеры, способные за день проходить до сотни миль, были лучшими спутниками торговцев; лишь немногие из купцов предпочитали лошадей.