Владимир Понизовский - Заговор генералов

— Командующему войсками Московского округа полковнику Верховскому: в настоящую грозную минуту, дабы избежать междоусобной войны и не вызвать кровопролития на улицах первопрестольной, он должен подчиниться мне и впредь исполнять только мои приказания.

Неведомо было Лавру Георгиевичу, что Верховский, засвидетельствовавший верность Временному правительству, одновременно с присвоением генеральского чина введен в состав «Совета Пяти».

Отправив депешу также атаману Каледину — не в таком, конечно, тоне, а самую дружескую, — Корнилов распорядился объявить Могилев с окрестностями на осадном положении, распустить местный Совдеп, а главкозапу Балуеву занять конными частями Оршу и Витебск, чтобы преградить путь любым силам, если таковые окажутся, которые могли бы поспешить на выручку Петрограду.

И наконец, все свое внимание сосредоточил на дивизиях, которые неуклонно, хотя и медленней, чем ему хотелось, продвигались к ненавистной столице.

Начальник Дипломатической канцелярии при Ставке князь Трубецкой составил со своей стороны ноту не ноту, а некоторое резюме для сведения министра иностранных дел Терещенко, все еще значившегося его непосредственным шефом. Принес резюме для ознакомления главковерху. Лавр Георгиевич без особого внимания просмотрел.

«Трезво оценивая положение, приходится признать, что весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым, — доносил князь. — На его сторону станет в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части. К физической силе следует присоединить превосходство военной организации над слабостью правительственных организмов, моральное сочувствие всех несоциалистических слоев населения, а в низах растущее недовольство существующими порядками. У большинства же народной и городской массы, притупившейся ко всему, — равнодушие, которое подчиняется удару хлыста. От людей, стоящих ныне у власти, зависит, пойдут ли они навстречу неизбежному перелому, чем сделают его безболезненным и охранят действительные залоги народной свободы, или же своим сопротивлением примут ответственность за новые неисчислимые бедствия…»

Князь Трубецкой дудел в ту же дуду.

— Можете отправлять, — разрешил Корнилов.

Да, вся армия, все казачество на его стороне. А народ, толпа, масса хоть и сильна, как вода, но глупа, как дитя: сойдутся — хоть сейчас воевать, разойдутся — на полатях лежать. Обшелушит он их, что луковицы.

И, даже получив неожиданное донесение, что командир Первого кавалерийского корпуса князь Долгоруков, накануне отбывший из Ставки, чтобы, добравшись до Гельсингфорса, двинуть на Питер свои дивизии из Финляндии, арестован Совдепом в Ревеле, — Корнилов хотя и огорчился, но не придал этому факту первостепенного значения. Генерал Крымов управится и сам!

Теперь только набраться терпения и ждать.

Этот день растянулся для Антона в бесконечность. Собственно, уже истекали вторые сутки, как Путко был на ногах.

Доставив иа рассвете в Смольный захваченных в «Астории» провокаторов-офицеров, он с трудом разыскал Дзержинского, а потом едва дождался, когда Феликс Эдмундович освободится хоть на минуту — его буквально разрывали на части.

— Путиловский? Получайте двести винтовок и боеприпасы к ним. «Новый Парвиайнен»? Сто пятьдесят винтовок, два пулемета. Возьмете в Арсенале. Не захотят давать — берите силой. Вот вам мандат Народного комитета борьбы с контрреволюцией.

Став членом комитета от большевиков, Дзержинский получил право распределять оружие по рабочим дружинам.

Наконец, улучив момент, Антон пробился к Феликсу Эдмундовичу. Удовлетворенно показал на мандаты:

— Идет дело? Побольше бы добыть нам оружия, а уж из рук мы его теперь не выпустим!

— Эсеры, меньшевики и здесь ставят палки, — лицо Дзержинского было землистым и глаза воспаленными. Тоже, наверно, за все эти часы не сомкнул глаз. — Хитрят. Говорят, что, мол, вооружая рабочих, мы обделяем части гарнизона. Ничего, всем хватит!..

Выслушал рассказ Антона об операции в «Астории».

— Главарь, мой «дружок» Лашков, успел смотать удочки: видимо, кто-то предупредил. Есаула сами упустили. Вот сколько промашек.

— На ошибках учимся. По вашим адресам Народный комитет провел облавы на Фурштадтской, Сергиевской и Фонтанке. Тоже удалось, видимо, взять не всех, и главари — полковники Сидорин и Десемютьер, как установлено, захватили все деньги организации и скрылись.

Дзержинский устало провел ладонью по лицу, придавливая пальцами веки. Скупо усмехнулся:

— Кое-кого из «артиллеристов» пришлось выковыривать из публичных домов — на явочных квартирах всем мест не хватило, и руководители распределили их по увеселительным заведениям. Козлищ от агнцев нам отделять помогло также ваше командировочное предписание. У других были точно такие же, даже под одним номером — 800. Думаю, что путчистов, которые должны были ударить в спину, нам удалось обезвредить. По крайней мере — почти всех.

— А что там? — взмахнул в сторону окна Антон.

— Да, главное — там. Начинаем посылать революционные полки и рабочие дружины. Приступили к формированию первых отрядов Красной гвардии. Но впереди полков и дружин направили навстречу дивизиям Корнилова агитаторов. Сотни большевиков.

— На верную смерть! — воскликнул Антон.

— Не думаю. И у питерских солдат, и у тех солдат одни чаяния, одни думы. Нужно только уметь растолковать. Вложить нашу правду в их души и сердца. Тогда не придется проливать кровь.

— Успеем ли? Дивизии Корнилова уже на подходе.

— С нами и Центральный комитет союза железнодорожников. Путейцы образовали свое бюро борьбы, дали товарищам указания прервать телеграфную связь станций со Ставкой, выводить из строя паровозы, разрушать полотно. По железным дорогам корниловцы не пройдут.

На Дзержинского снова уже наседали.

— Разыщите где-то на этом этаже Василия. Скажет, что делать дальше.

Выходя из комнаты, Антон услышал:

— Кто с Металлического? Получайте двести винтовок. Невский судоремонтный? Вам…

Василия разыскал. Он был такой же измученный, как и Феликс.

— Дуй на Выборгскую, Антон-Дантон, уговор остается в силе.

— Где на Выборгской?

— На Финляндском вокзале!

Добрался. Вокзал, как в памятные февральско-мартовские дни, снова гудел. Подумал: «Все начинается отсюда…»

И какова была его радость, когда в той же самой комнатке, где зимой собрались большевики, он увидел Ивана Горюнова, живого и невредимого!..

— Ваня!

— Антон!..

Путко знакома была эта меловая смуглость щек — памятка тюрьмы.

— Видишь, и тебе пришлось отведать казенного харча.