Владимир Понизовский - Заговор генералов

Антон проснулся ни свет ни заря: встречи и разговоры предшествующих дней так взбудоражили, что и ночью снилась всякая чертовщина: желтые узловатые руки-щупальца, вспышки разрывов, облако газа — багрово-пестрое, мельтешащее, страшное.

Очнулся — и обрадовался прозрачному рассвету, обещавшему солнце. Распахнул окно. Воздух потек свежий, едва не с морозцем — в середине августа, на переломе лета на осень, бывают такие удивительные дни. Накануне с вечера уходящее солнце красно дымится, сумерки подернуты туманом, а под утро трава и булыжники покроются изморозью, чтобы запотеть крупной росой с первыми лучами. А в полдень — жара, хоть скидывай рубашку. Хорошие слова даны в народе августу: «зарничник», «осенинник»… Антон всей грудью вобрал пьянящий воздух.

Который час?.. Скорей принять душ, побриться, облачиться в парадный мундир!..

Щелкнул выключателем в ванной. Лампочка не загорелась. Повернул кран. В горловине засипело, хрюкнуло, но вода не потекла. Ах, чтоб тебя!..

И вдруг вспомнил: товарищи пообещали отметить день открытия Государственного совещания. Значит, электрики, водопроводчики пошли за большевиками. А другие?..

В графине вода была. Он умылся, побрился. Спустился в буфетную при ресторане. Тут и на рассвете постояльцы могли получить чашку кофе или чаю. Сейчас метрдотель, отирая взмокшее лицо, растерянно оправдывался:

— Повара не пришли… Официанты почему-то не явились… Никогда ничего подобного не случалось, господа!..

В вестибюле гостиницы на столиках, где постояльцев «Националя» уже с утра всегда ждали первые выпуски московских газет, сейчас не оказалось ни одного номера. Зато громоздилась внушительная стопка брошюр. На обложке красовался портрет.

Антон взял брошюру. «Первый народный Главнокомандующий, генерал Лавр Георгиевич Корнилов, Житие любимого сына России». На портрете был изображен молодцеватый, с соколиным взглядом, с подкрученными усами и двумя офицерскими «Георгиями» — один на лацкане кармана, другой у ворота молодой воитель, в коем невозможно было узнать того изможденного оборванца, который год назад предстал перед Антоном в землянке их артиллерийской позиции в предгорье Южных Карпат.

Любопытно. Он открыл наугад: «…Верхом, под ужасным огнем наступавших австрийцев, Корнилов подскакал к отступавшим солдатам, остановил их и сам повел в штыковую атаку. Ничто не могло удержать этого стремительного урагана, враг дрогнул! Но вдруг пронесся крик: „Корнилов убит!“ — и снова смятение распространилось в рядах. По счастию, судьба и на этот раз сохранила русского вождя…»

Ну и стиль!.. Путко сунул брошюру в карман, чтобы позже прочесть. Вышел из гостиницы.

На улице было пустынно. Но нынешнее московское утро чем-то отличалось от такого же вчерашнего. Первое, что приметилось, — листки, свежеприклеенные прямо к стенам. На одних — тот же, только увеличенный многократ, портрет Корнилова и слова приветствия «народному герою» и «доблестному вождю».

Но тут же, едва ли не лист в лист, было наклеено и другое — нет, это был не просто лист воззвания, а сегодняшний номер большевистского «Социал-демократа». Эта газета вышла, хотя в гостинице «Националь» на стойке ей места не нашлось, и во всю первую ее страницу звучал призыв: «Сегодня день всеобщей забастовки. Пусть сегодня не работает ни одна фабрика, ни один завод, ни одна мастерская!»

Антон оглянулся. Усердствовали дворники в белейших фартуках и с надраенными бляхами. Но все равно чего-то недоставало по сравнению со вчерашним утром. Да, перезвона первых трамваев и цокота пролеток!.. Извозчиков вообще не видно. А вагоны стоят на путях, будто замершие у невидимых преград, с пустыми кабинами вожатых.

Ну, если уж забастовали официанты и извозчики, то заводской и фабричный народ — эти не подвели! Пролетариат Москвы пошел за большевиками!..

Издалека донесся маршевый звук оркестра. Ухал барабан, лязгали медные тарелки. Сверху, по Тверской, спускалась к Охотному ряду колонна юнкеров. Строго равняют ряды, печатают шаг. В ритм взблескивают над колонной штыки винтовок.

С другой стороны, от Воздвиженки, послышался рокот. Вскоре из-за изгиба университетской ограды показался бронеавтомобиль. За ним второй, третий… Колонна блиндированных машин катила мимо гостиницы в том же направлении, в каком свернули юнкера. К площади Большого театра.

На рассвете юнкера Александровского военного училища были подняты по тревоге и поротно выстроены на плацу. Начальник училища генерал-майор Михеев прошел вдоль шеренг, придирчиво оглядывая своих питомцев. Потом приказал ротным и взводным командирам собраться в дальнем углу плаца.

— Господа офицеры! Мною получен приказ довести до вашего сведения… он говорил четко, но понизив голос, чтобы не было слышно в рядах юнкеров. Нашему училищу выпала высокая честь нести караул в Большом театре в первый день Государственного совещания. На этом совещании должен быть решен вопрос о назначении военного диктатора России. Кто именно будет объявлен, мне неизвестно, но предположен один из трех генералов: Алексеев, Брусилов или Корнилов.

Группа офицеров пришла в движение.

— Прошу внимания, господа! Имеются достоверные сведения, что некоторые воинские части Московского гарнизона, находящиеся на стороне большевиков, а также вооруженные отряды рабочих совершат нападение на Большой театр с целью помешать совещанию и совершить покушение на провозглашенного диктатора. В случае нападения вы, господа, должны до конца выполнить свой долг.

Он обвел взглядом взводных и ротных командиров, задерживая глаза на каждом лице, словно бы удостоверяясь в том, что его точно поняли.

— По прибытии на место, но не ранее, каждый из вас объяснит юнкерам своего подразделения задачу. Следует добавить, что в случае проявления кем-либо из курсантов малодушия, колебания, а тем паче перехода на сторону нападающих они будут застрелены вами на месте. Пасть смертью, достойной воина, но не покинуть свой пост! Вопросы есть?

Офицеры молчали.

— Каждому юнкеру выдать по четыре пачки — по шестьдесят патронов. Возвращайтесь к своим подразделениям. Подполковник Одинцов, зачитайте приказ на развод караулов перед строем!

Офицеры заняли места на правых флангах своих взводов и рот.

— Слушай караульный наряд на сегодня, двенадцатое августа! — громыхнул командным басом подполковник. — Первый взвод: караул у парадного подъезда восемь постов, юнкеров — сорок восемь…

Голосина у подполковника такой, что его слышно версты на две окрест, и орать он мог, не переводя дыхания, хоть полный час.

После того как приказ был зачитан, перед строем выступил генерал: