Владимир Понизовский - Заговор генералов

— Господа офицеры! Господа юнкера! — в его голосе звучала торжественность. — Приказом по армии и флоту о военных чинах сухопутного ведомства от седьмого сего августа утверждается пожалование командующим армиею за отличия в делах против неприятеля состоящим в прикомандировании к училищу орденом Святой Анны третьей степени с мечами штабс-капитана… поручика… подпоручика… — он назвал фамилии и закончил: — Означенное занести в их послужные списки!

Подал команду. Капельмейстер на правом фланге взмахнул жезлом, и оркестр грянул туш.

Министр-председатель прибыл в Москву в одиннадцать часов утра. Встреча ему была организована в полном соответствии с ритуалом: на перроне Николаевского вокзала выстроились юнкера выпускных курсов от каждого училища, оркестр, на правом фланге — депутация от Украинского полка с хлебом-солью.

Керенский обратился к юнкерам с речью. Поздравил с производством в первый офицерский чин прапорщика, оценил доблесть и геройство офицерского корпуса в тяжелые дни позора, когда русские полки отступили перед натиском врага.

Оркестр исполнил «Марсельезу». Сопровождаемый перекатами «ура!», Керенский в сопровождении адъютантов и свиты прошествовал к открытому «Делоне-Белвиллю» с флажком-штандартом главы правительства на лакированном крыле капота и приказал везти себя в свою московскую резиденцию — Большой Кремлевский дворец.

Публика на тротуарах вдоль Мясницкой узнавала министра-председателя. Дамы взмахивали зонтиками, до его уха долетали приветственные выкрики и аплодисменты.

Встреча в первопрестольной подняла настроение, ибо после вчерашнего нервозного дня он дурно спал в пути и вообще чувствовал себя препаршиво. Еще бы! Его вынудили пойти на попятную во всех ранее принятых решениях. На вечернем заседании кабинета, созванном по требованию кадетов, он утвердил требования главковерха, хотя и облек их в расплывчатую форму: «Принципиально признать возможность применения тех или иных мер до смертной казни в тылу включительно, но проводить их в жизнь лишь по обсуждении в законодательном порядке каждой данной конкретной меры, сообразно с обстоятельствами времени и места». Если просочится за стены Малахитового зала и узнает улица!.. В качестве предохранительной меры он распорядился выставить на перекрестках центральных улиц столицы усиленные пикеты офицеров и юнкеров, а на остальных улицах патрули. На этом же последнем заседании правительства было принято решение, коим запрещались всякие шествия и сборища в столице. И все же день был лучезарно-праздничный, публика на тротуарах узнавала и приветствовала, Керенский раскланивался на обе стороны, помахивал рукой и посылал зонтикам воздушные поцелуи. Он уже жил предвкушением своего выступления со сцены Большого театра.

Открытие Государственного совещания назначено было на три часа, но публика заполнила площадь перед Большим театром уже с утра, а делегаты и почетные гости начали прибывать с полудня. Ближние подступы были в тройном оцеплении юнкеров, да еще преграждены металлическими барьерами, и для прохода оставлены два узких коридора, где офицеры проверяли билеты.

Антон пришел к театру рано, но к лестнице не спешил. Толкался в толпе. В большинстве собрались обычные праздношатающиеся, принаряженные дамы, отставные старики, статские и военные, и, как и в Питере, множество «тяжелоздоровых» — молодых щеголей, служителей неких ведомств, предоставляющих отсрочки от призыва в армию.

Начали подъезжать автомобили. Толпа обжимала их тесным кольцом. Шелестели передаваемые от одного к другому восклицания: «Министр внутренних дел!.. Земледелия!.. Чернов!.. Авксентьев!.. Атаман Каледин!..» «А где же Керенский? Почему нет Керенского?..» Все жаждали лицезреть прежде всего министра-председателя: «любовника революции», «заложника демократии», «душку», «первого гражданина России»… «Ах, пропустили! Он подъехал к театру с противоположной стороны — и уже там!..»

Антон протиснулся к проходу, предъявил билет. Его место — во втором ярусе, неподалеку от бывшей царской ложи. Зал был уже почти весь заполнен. Кто-то в соседних креслах объяснял:

— Обратите внимание: справа в партере — члены Государственных дум всех созывов и лидеры промышленности, а также конституционные демократы… В центре — члены ВЦИК, Советов депутатов, а также иных организаций демократии… Под нами в ложах — генералы и делегаты офицерских и казачьих союзов… Царская ложа предоставлена дипломатическому корпусу и военным атташе дружественных и союзных держав!..

Вдоль сцены, перед рампой и оркестровой ямой, тянулся стол, а за ним, во все огромное пространство, до самого задника, драпированного тканью и разрисованного декорациями, рядами стояли кресла. Но вот начал заполняться и президиум. Человек триста, не меньше. А зал был уже набит до отказа.

Ровно в три часа, секунда в секунду, из-за кулис появился в сопровождении двух юных адъютантов, поручика и мичмана, Керенский. Он был в строгом, застегнутом на все пуговицы френче полувоенного образца. Икры обтянуты желтыми крагами. Быстро прошел к трибуне. Адъютанты встали по стойке «смирно» по обе стороны от нее.

Министра-председателя лорнировали и разглядывали в бинокли. Антону издали его лицо казалось просто белым пятном.

— Граждане! — министр-председатель вскинул правую руку и повел ею, описывая широкий полукруг. — По поручению Временного правительства я объявляю Государственное совещание, созванное верховной властью государства Российского, открытым под моим председательством как главы Временного правительства!

Голос Керенского, казавшегося таким маленьким из отдаленной ложи, звучно заполнил весь зал.

— От имени Временного правительства приветствую собравшихся здесь граждан государства Российского, в особенности приветствую наших братьев-воинов, ныне с великим мужеством и беззаветным геройством под водительством своих вождей защищающих пределы государства Российского! продолжал он. — В великий и страшный час, когда в муках и великих испытаниях рождается и созидается новая, свободная и великая Россия, Временное правительство не для взаимных распрей созвало вас сюда, граждане великой страны, ныне навсегда сбросившей с себя цепи рабства, насилия и произвола!

Адъютанты, по обе стороны трибуны тянувшиеся в струнку, стояли, обратив лица к своему правителю, и поднимали и опускали головы вслед движениям его рук. Это выглядело забавно.

По звучанию голоса и самому построению фраз Антон понял, что председательствующий настроен на эпический лад, что, впрочем, соответствовало пышному — позолота и красный бархат — убранству зала.