Кристофер Хибберт - Королева Виктория

В длинной записи в дневнике, посвященной первому дню своего правления, Виктория впервые за долгое время упомянула свою мать, отметив, что именно она разбудила ее в шесть часов утра с сообщением о смерти короля. В тот момент стало совершенно очевидно, что отношения Виктории с матерью и Конроем должны претерпеть существенные изменения. Свой первый ужин в качестве королевы Виктория провела в гордом одиночестве и с тех пор решила всячески поддерживать свою независимость от материнского окружения и не допускать к себе никого из тех, кто раньше считал возможным вмешиваться в ее личную жизнь. «Мне пришлось напомнить ей, — поделилась она с лордом Мельбурном,— кто я такая». «Совершенно верно, — согласился с ней тот. — Это неприятно, но крайне необходимо».

Кроме того, лорд Мельбурн посоветовал Виктории не отвечать собственноручно на те многочисленные письма и записки, которые герцогиня будет присылать ей, а позволить ему ограничиться вполне формальными ответами от ее имени. «Все мои запросы. — сердито заметила по этому поводу герцогиня, демонстративно игнорируя формальные ответы премьер-министра, -обращены к тебе как к дочери, а не как к королеве».

Когда впервые за долгое время королева ужинала с матерью за одним столом, произошла первая заминка, вызванная местом и ролью матери за столом. Герцогине предложили стул между тетушками Виктории, что вызвало у матери взрыв негодования. «Боже мой, какую сцену она там устроила!» Вскоре после этого герцогиня стала требовать к себе подобающего внимания как к матери королевы, на что Виктория ответила мгновенным и весьма решительным отказом. «Это не пойдет ей на пользу, — заметила она. — И к тому же, вне всяких сомнений, может оскорбить моих тетушек». Виктория давно заметила, что лорд Мельбурн неприязненно относится к герцогине Кентской, и именно поэтому часто обсуждала свои отношения с матерью именно с ним. Мельбурн посоветовал ей быть терпеливой и вежливой и не обращать внимания на постоянные упреки или жалобы матери по самым различным поводам, поскольку это может привести к формальному разрыву отношений, что вряд ли будет способствовать укреплению доброй репутации королевы. Вместе с тем лорд Мельбурн не делал никакого секрета из своего недоброжелательного отношения к герцогине и часто в беседах с Викторией называл ее «лживой и лицемерной» женщиной, «самой глупой» из всех, с которыми ему доводилось иметь дело. Королева Охотно соглашалась с ним, после чего они долго смеялись. Герцогиня, вероятно, понимала суть происходящего и на девятнадцатилетие подарила дочери книгу под многозначительным названием «Король Лир».

Недовольство герцогини усиливалось также и тем неприятным для нее обстоятельством, что дочь весьма уважительно относилась к вдовствующей королеве Аделаиде, а ее щедрость по отношению к незаконнорожденным детям покойного короля, по мнению герцогини, переходила всякие допустимые пределы Тем более что сама она ле только не скрывала своего презрения к ним, но и просто не замечала их существования.

Усилившаяся между матерью и дочерью антипатия не оставалась незамеченной для окружающих. Герцогиня продолжала настаивать, чтобы сэр Джон Конрой и члены его семьи были приняты ко двору со всеми подобающими почестями, а юная королева решительно отказывала им в таком удовольствии и находила сторонников среди своего окружения. «Я надеялась, — отмечала Виктория в одном из своих писем матери, — что ты не станешь ожидать от меня приглашения сэра Джона Конроя после того неблаговидного поведения, которое я наблюдала в последние годы. А его отношение ко мне незадолго до моего восшествия на престол я расцениваю как просто возмутительное».

По совету мудрого лорда Мельбурна королева отказала матери в праве пригласить сэра Конроя и его подругу леди Флору Гастингс на торжества по случаю коронации. Этот поступок юной королевы вызвал взрыв ярости со стороны герцогини. «Будь осторожна, Виктория, — с нескрываемой злостью предупредила герцогиня, — и не забывай о своих прерогативах. Помни, что лорд Мельбурн не король!»

Еще одно сердитое письмо от герцогини пришло, когда сэру Джону Конрою было отказано в просьбе посетить торжественный банкет в Гилд-холле. В этом «чрезвычайном» послании герцогиня взывала к совести королевы и напоминала, что отказ в приглашении его будет «выглядеть как величайшая несправедливость». «Королева должна забыть все те обиды, которые ей наносились, когда она была еще принцессой, — добавила мать. — Не забывай, что я многим обязана сэру Джону и не могу пренебречь тем, что он сделал для меня и для тебя. Даже при том условии, что имел несчастье не понравиться тебе».

Однако королева Виктория осталась непреклонной. Она неоднократно подчеркивала по этому поводу, что не может так просто отказаться от той линии поведения, которую избрала для себя раз и навсегда. Даже если при этом постоянно расстраивается из-за всех тех невыносимых сцен, которые устраивает ей мать, и тех писем, которые она от нее получает. Вскоре она придет к неутешительному для себя выводу, что мать никогда по-настоящему не любила ее. Еще одна серьезная проблема возникла с внушительными финансовыми долгами герцогини, которые к концу 1837 г. достигли суммы более 50 тысяч фунтов. По наущению Конроя герцогиня обратилась к дочери с требованием возместить ей как минимум 30 тысяч из общей суммы долга. Остальную часть она обещала погасить сама, тем более что ее ежегодное жалованье значительно возросло. После длительного обсуждения этой проблемы в кабинете министров канцлер казначейства Томас Спринт-Райс был уполномочен заявить, что правительство готово выступить перед парламентом с просьбой погасить эти долги, накопившиеся еще до того, как дочь герцогини вступила на престол королевы Англии. Узнав о таком решении, герцогиня гневно отвергла предложение, заявив, что она не станет обсуждать свои личные финансовые дела с подданными ее королевского величества. Она сама может обратиться непосредственно к парламенту.

В результате этого обращения министры предложили увеличить ежегодные доходы герцогини с 22 тысяч фунтов до 30 тысяч, с чем она охотно согласилась. В то же самое время ежегодное жалованье королевы было увеличено до 385 тысяч фунтов, включая 60 тысяч на ее личные расходы и 303,76 тысячи на содержание ее ближайшего окружения. Одновременно было поднято ежегодное жалованье герцогам Ланкастерскому и Корнуэльскому до 30 тысяч фунтов.

Королева, которую с детства приучили бережно относиться к деньгам, стала сейчас получать весьма приличную сумму и не скупилась на выплаты пенсий и пособий для своих служащих. Так, она выделила 300 фунтов для своей относительно бедной сестры Феодоры на случай ее приезда в Англию. Кроме того, она погасила практически все долги своего отца, что давно уже было ее заветной мечтой. Однако проблема долгов матери оказалась для нее гораздо более болезненной и трудной, чем все остальные, вместе взятые. Слишком долгие раздумья королевы по этому поводу вызвали новый поток гневных писем со стороны герцогини, которая очень быстро потратила все деньги и потребовала нового повышения ежегодных доходов. И это при том, что она много лет получала весьма щедрые пожертвования со стороны «Куттс и К°» и других лондонских банкиров.