Кристофер Хибберт - Королева Виктория

Несмотря на все эти происки, принц Альберт по-прежнему демонстрировал полное спокойствие и не предпринимал никаких решительных мер против баронессы Лецен, хотя барон Штокмар часто осуждал его за такую мягкотелость и нерешительность. По словам барона, он предпочитал «оставаться в стороне, внимательно наблюдать за происходящим и всеми силами избегать ненужных конфликтов». Кроме того, как не без оснований считал барон Штокмар, принц Альберт очень боялся вызвать гнев королевы и старался не провоцировать ее на семейные скандалы. Ведь именно симптомы умственного расстройства повлияли на жизнь и деятельность ее дедушки короля Георга III. Тем же недугом, хотя и в гораздо меньшей степени, страдал ее дядя король Георг IV.

Именно поэтому, как считал Штокмар, королева Виктория продолжала оставаться «под влиянием баронессы, причём в большей степени, чем она сама предполагала».

Первая дочь королевы Виктории, которую при крещении назвали Викторией Аделаидой Марией Луизой, а придворные предпочитали называть просто Пусси, родилась 21 ноября 1840 г. в ненастный, ветреный и дождливый день в Букингемском дворце. Роды продолжались около двенадцати часов, проходили тяжело, доставляя матери «множество страданий», и случились за две недели до ожидаемого срока. Королева стойко перенесла все муки родов и была «совершенно спокойной, когда начались схватки». При родах присутствовали герцогиня Кентская и принц Альберт. Они крепко держали королеву за руки и всячески подбадривали ее, пока доктор Лоукок принимал ребенка. В соседней комнате, дверь которой во время родов оставалась открытой, находились трое других докторов, а чуть подальше нетерпеливо ерзали на стульях премьер-министр с членами своего кабинета и другие важные государственные персоны, включая, разумеется, архиепископа Кентерберийского, епископа Лондонского, лорда-управляющего королевским двором, лорда Эррола, который позже утверждал, что видел мучительные роды королевы и мог слышать все, что она говорила в этот момент. После родов ребенка принесли в их комнату и положили на стол совершенно голого, чтобы все могли засвидетельствовать столь важное для британской монархии событие.

Первое, что сделала королева после родов, так это высказала свое неудовольствие обстоятельством, что родилась девочка, а не мальчик. Принц Альберт тоже был заметно разочарован, но когда доктор Лоукок радостно выкрикнул: «О, мадам, у вас принцесса!» - королева нашла в себе силы улыбнуться и сказать: «Ничего страшного, следующим будет принц».

На самом же деле она очень надеялась, что детей у нее будет не слишком много, причем не важно, какого пола. А когда король Леопольд бестактно заметил, что считает новорожденную принцессу Викторию первой из длинного ряда детей, королева Виктория не без злости ответила: «Вы не можете желать, чтобы я стала матроной огромного семейства, так как сами сможете потом убедиться, что большая семья не принесет ничего хорошего ни мне, ни вам, ни кому бы то ни было другому. А больше всего она не принесет ничего хорошего стране. Но в основном пострадаю я, поскольку не смогу уже сохранить прежнюю независимость и твердость в делах. Мужчины никогда не думают, или думают очень редко, о том, как тяжело нам, женщинам, проходить через все это слишком часто».

Во время родов и в течение первых двух недель после родов, когда королева находилась в постели, принц Альберт охотно выполнял роль ее «сердобольной матери» и был ее «самой доброй, самой отзывчивой и самой мудрой няней». Он подолгу сидел рядом с кроватью в темной комнате, читал Виктории любимые книги или писал от ее имени письма. Он собственноручно перенес ее с кровати на более комфортную софу, а потом безропотно помогал ей переходить в другую комнату. Он являлся к ней по первому зову, а по вечерам терпеливо проводил время за ужином с герцогиней Кентской.

Правда, и награда за все эти неудобства была достаточно весомой. В день рождения принцессы он представлял интересы королевы на заседании Тайного совета, а десять дней спустя он с гордостью написал своему брату: «У меня сейчас масса самых неотложных дел, и к тому же приходится заниматься политическими делами Виктории». По словам его личного секретаря Джорджа Энсона, с которым принц не только нашел общий язык, но и подружился, это повышение его официального статуса «было вызвано прежде всего тем фактом, что многие члены кабинета министров и парламента вынуждены были обращаться к нему для решения самых неотложных политических проблем. Тот факт, что одним из них был герцог Веллингтон, окончательно убедил Викторию в принципиальной способности принца Альберта решать важные государственные дела и быть для нее чем-то гораздо большим, чем просто помощником королевы. Он действительно хотел быть настоящим главой семейства, полноправным хозяином в своем доме, суперинтендантом всего королевского двора, управляющим в ее личных делах, единственным верным советником в вопросах политической жизни и единственным полноправным помощником в ее отношениях со своим правительством... Словом, он стремился стать ее личным секретарем и постоянным министром».

Однако то удовлетворение, которое принц Альберт получал от ощущения своей растущей популярности и влияния, вскоре было почти полностью разрушено его беспокойством относительно политических симпатий и партийных предпочтений королевы. Правительство ее лучшего друга лорда Мельбурна оказалось в весьма сложном положении, когда летом 1841 г. тори одержали убедительную победу на всеобщих выборах. Во время выборов королева, которая сочла излишним сообщить ему о своих планах по поддержке вигов, опасаясь отрицательной реакции, привлекла его к поездке по домам наиболее влиятельных и богатых магнатов вигской партии с целью поддержания их убывающего влияния. Другими словами, она решила посетить те дома старой вигской аристократии, в которых ее так доброжелательно принимали еще до восшествия на трон. Как известно, тогда это вызвало неодобрительные отзывы со стороны правившего короля Вильгельма IV, который был против слишком активной партийной привязанности монархов. Они посетили Чатсворт и аббатство Уоберн, Пэнсхенджер — дом племянника лорда Мельбурна графа Купера, Брокет-Холл — дом самого Мельбурна.

Принц Альберт тоже был против такой поездки, поскольку не одобрял соперничество между различными политическими партиями, которое всегда сопровождалось грязными слухами, сплетнями и взаимными обвинениями. Но больше всего его беспокоил тот безрадостный факт, что грязная предвыборная борьба «деморализует низшие классы» общества и «развращает высшие классы». По его твердому убеждению, монархия должна быть выше партийной борьбы, и он часто напоминал королеве, что ее долг заключается именно в сохранении конструктивного нейтралитета».