Кристофер Хибберт - Королева Виктория

Остров Уайт представлялся идеальным местом для уединения королевской семьи. С одной стороны, там всегда было тихо и спокойно, а с другой — не слишком далеко от Лондона, куда можно добраться пароходом и по железной дороге почти за три часа.

Сэр Роберт Пиль одобрил стремление королевской семьи обосноваться в уединенном месте на этом острове и обратил внимание королевы на один дом времен королей Георгов под названием Осборн, который находился на берегу моря и был окружен 800 акрами земли. В Осборне принц Альберт мог бы получить долгожданную свободу от всех ограничений и запретов департамента лесов и лесных угодий, а заодно и других департаментов, которые, по словам королевы, доставляли им «головную боль» своими непрекращающимися придирками. В Осборне он мог полностью реализовать свою давнюю мечту и стать, как он говорил вдовствующей герцогине Кобургской, «отчасти лесником, отчасти строителем, отчасти фермером, а отчасти садовником».

Это поместье принадлежало дочери герцога Графтона леди Изабелле Блэтчфорд, которая запросила за него 30 тысяч фунтов. Такая сумма показалась королеве слишком большой, поэтому принц Альберт стал усиленно создавать впечатление, что вовсе не нуждается в покупке этого дома. Тогда леди Блэтчфорд снизила цену до 28 тысяч, и сделка была заключена. Однако позже леди Изабелла решила, что продешевила, и потребовала первоначальную сумму. В конце концов обе стороны сошлись на.26 тысячах фунтов, но уже без мебели и земельных угодий. Позже еще 18 тысяч фунтов было потрачено на обустройство дома и приобретение земли у Уинчестерского колледжа. Таким образом, к концу 1847 г. на поместье размером 1,727 акра было потрачено в общей сложности около 67 тысяч фунтов. Чарльз Гревилл, который прибыл в Осборн для участия в заседании Тайного совета четыре месяца спустя после того, как королевская семья переехала туда, был не в восторге от этого дома. «Ужасное место, — писал он позже, — слишком мрачное и малопригодное для нормальной жизни. Лорды Тайного совета просто не знали, что им делать и где остановиться на ночь. В конце концов они переночевали в прихожей... К счастью, погода была теплой и все прошло благополучно. Мне кажется, — продолжал он, — что королеве придется потратить уйму денег, чтобы довести этот дом до нормального состояния. Но это должны быть ее деньги, а не казенные. Откровенно говоря, я не понимал, откуда она возьмет необходимую сумму, но министр внутренних дел сэр Джеймс Грэхем заверил меня, что в действительности у нее есть значительные средства. При этом он добавил, что королева весьма щедро тратит деньги, а вот принц Альберт их очень любит и относится к ним с величайшей бережливостью».

В отличие от Чарльза Гревилла, который назвал это место также «гадким и безобразным», королева была в восторге как от самого дома, так и от его окрестностей. Для нее это было «чудесное и очаровательное место», как она писала в письме к королю Леопольду. Правда, Теодор Мартин, который опубликовал ее письма, все же предпочел более сдержанное выражение «приятный». «Невозможно найти более приятное место, — поделилась королева своей радостью с лордом Мельбурном. — Здесь так много лесов, долин и других прекрасных мест, которые очаровательны сами по себе, а когда все это находится на берегу моря, то кажется пределом совершенства. В нашем распоряжении есть удивительный уголок морского берега, где море настолько голубое и спокойное, что принц Альберт сравнил его с побережьем Неаполя. К тому же у нас есть прекрасная возможность гулять по этому берегу, не опасаясь посторонних людей и диких толп народа». Здесь можно было беспрепятственно спуститься к морю и не опасаться, что кто-нибудь потревожит твой покой.

«Мы спустились к берегу моря с моей фрейлиной, — записала королева в дневнике летним днем 1847 г., — и направились к месту купания. Там я разделась и впервые в жизни окунулась в море. Меня сопровождала приятная банщица. У меня было очень хорошее настроение, но только до тех пор, пока я не нырнула в воду с головой. Мне вдруг показалось, что я могу задохнуться».

А в своем письме Роберту Пилю королева еще раз подтвердила свое восхищение новым домом. «Нам все больше и больше нравится это прекрасное место, — писала она. — Воздух здесь необыкновенно чистый и свежий, несмотря на жаркое солнце, которое всегда подавляет человека и лишает его сил в Лондоне, причем даже в Виндзоре... Такое удивительное сочетание морского воздуха, деревьев, лесов и самых разнообразных цветов... делает это место для нас самым настоящим земным раем».

Королева сочла новый дом — «наш маленький домик» — вполне просторным для проживания, однако принц Альберт придерживался другого мнения. В конце концов он его разрушил и построил на его месте дом гораздо большего размера. Этот дом чем-то напоминал типичную итальянскую виллу с двумя высокими башнями — одна была предназначена для часов, а другая — для флага. Новый дом стал центральной частью королевского поместья, где в одном крыле останавливались почетные гости, находились апартаменты герцогини Кентской и располагались гостевые комнаты, а в другом — проживали некоторые придворные и вся прислуга. А в небольших коттеджах жили наиболее высокопоставленные придворные и самые почетные гости. Причем новая композиция королевского поместья была разработана принцем Альбертом с помощью его советника и художника Людвига Грюнера и главного строителя Томаса Кьюбитта, который прославился своими строительными шедеврами в Клэфем-парке и Белгравии, один из которых принадлежал Джорджу Энсону. 23 июня 1845 г. королева заложила первый камень в фундамент нового здания, а через год королевская семья уже въехала в новый дом.

«Никто не простудился в это время и даже не чувствовал запаха краски, — вспоминала позже леди Литтлтон. — Все в этом доме было абсолютно новым, и даже мебель была куплена специально по этому случаю. Столовая выглядит просто великолепно, а принц Альберт чрезвычайно гордится новым бильярдным столом, дизайн которого он сделал собственноручно» [19].

Комнаты этого нового дома освещались ярким пламенем свечей, а окна выходили на море. Если ставни были закрыты, закрепленные на них зеркала отражали внутреннее убранство комнат и сверкали яркими огнями канделябров.

Когда королева Виктория впервые переступила порог нового дома, ее шотландская фрейлина бросила вслед башмак и рассказала о древнем обычае своих соплеменников, в соответствии с которым это принесет в дом счастье и благоденствие. А поздно вечером после ужина принц Альберт, подчиняясь уже германским обычаям, процитировал две строчки на немецком языке, что в переводе означало: «Вселение в новый дом есть священный акт». Леди Литтлтон не преминула заметить, что цитата из Лютера не совсем подходила к этому случаю, но «мы все признали его право выражать свои чувства подобным образом».