Кристофер Хибберт - Королева Виктория

На следующий день, 16 апреля 1855 г., королева с нетерпением ждала прибытия гостей. Великая встреча двух монархов, думала она, «всегда вызывает чувство волнения». Но как только император Франции переступил порог Виндзорского дворца, нервное напряжение постепенно спало. Она встретила гостей у Государственного входа, и в этот момент военный оркестр стал исполнять мелодию, чрезвычайно популярную во французской армии и написанную матерью императора Гортензией де Богарне-Бонапарт, падчерицей императора Наполеона I. «Не могу передать, — записала королева в дневнике, преодолев первые минуты волнения, — какие сильные эмоции наполняли мою душу. Все это казалось мне каким-то странным и загадочным сном. Я сделала несколько шагов вперед, обняла императора и поцеловала его в обе щеки... Затем я обняла очень изящную и необыкновенно красивую императрицу, которая заметно нервничала». После этого королева представила императорской чете двух своих старших детей — сперва Вики, а затем Берти, принца Уэльского. Император крепко обнял детей.

Во время торжественного ужина, который королева устроила в зале Святого Георгия, все придворные могли слышать веселый смех гостей и хозяев. Император не терял времени и сразу же перешел к самой важной для него теме — запланированной поездке в Крым. При этом он обвинял своих генералов в трусости и нежелании брать на себя ответственность за проведение военной операции. А он был готов взять на себя командование войсками и добиться решительного перелома в ходе военной кампании.

Королева терпеливо выслушала его длинный рассказ, а потом поинтересовалась, как долго он будет добираться до Крыма и не слишком ли это опасное путешествие. Император весело отмахнулся и сказал, что опасность подстерегает его повсюду.

Вслед за ужином был устроен бал в зале Ватерлоо, правда, в тот вечер из чувства такта его называли картинной галереей, чтобы не вызывать у гостей неприятных ассоциаций. Конечно, королеве отрадно было думать, что она, «внучка короля Георга III, танцует в этом зале с императором Наполеоном, племянником нашего некогда главного врага, а сейчас самого близкого и самого верного союзника». Принц Альберт, склонный к грубоватым, но остроумным шуткам, замерил по этому поводу, что примет все меры безопасности на тот случай, если во время визита в Виндзор императора Бонапарта Георг III перевернется в гробу.

В течение следующих нескольких дней хозяева и гости наслаждались концертами, слушали оперу, участвовали в военных смотрах, ездили в каретах по улицам Лондона и не без удовольствия внимали громким выкрикам: «Да здравствует император!», которыми встречали их повсюду. А потом была проведена торжественная церемония награждения императора Франции орденом Подвязки. При этом принц Альберт «дольше, чем обычно» привязывал эту подвязку к его ноге, а император просунул в орденскую ленту совсем не ту ногу. С каждым днем общение с гостями становилось все более интенсивным, и королева стала замечать, что невольно становится главным объектом обольщения со стороны любвеобильного гостя. Все почему-то считали, что внешность императора не должна вызывать у женщин никаких особых чувств. Его голова казалась слишком большой для короткого и коренастого туловища, а короткая, черная с проседью бородка, которую стали называть императорской, явно не украшала одутловатого лица. И тем не менее император производил приятное впечатление и делал все возможное, чтобы понравиться королеве. Он постоянно осыпал ее лестью, многозначительно подмигивал, использовал все известные приемы обольщения, а иногда совершенно откровенно флиртовал с ней, не обращая никакого внимания на окружающих. «Это было так необычно и экстравагантно, — поделилась королева своими впечатлениями с лордом Кларендоном, причем сделала это с привычной для нее наивностью и непосредственностью. - Он помнит даже, как я была одета, и перечисляет такие мелкие детали дамского туалета, что даже странно, откуда он все это знает». Услышав все это, Кларендон сказал про себя; «Ну и шельма! Он наверняка занимался с ней любовью». Его «занятия любовью тешили ее самолюбие, но не пробуждали добродетель».

Голос императора был «низким и мягким», а его манеры «легкими, спокойными и не без признаков достоинства». И вообще он был человеком добродушным, непосредственным и беззаботным. Как отмечала позже королева, в его поведении «проскальзывало что-то удивительное, завораживающее и меланхолическое», то есть нечто такое, что неизменно притягивало к нему окружающих. Он откровенно давал ей понять, что она привлекает его в физическом смысле, причем делал это в совершенно непривычной для нее манере. И вместе с тем это нисколько не смущало королеву. Более того, она ощущала, что может свободно общаться с ним и говорить все, что ей вздумается. «Я не знаю, как это выразить, — откровенно признавалась она, — но я постоянно ощущала, что нахожусь в абсолютной безопасности».

Вскоре королева вынуждена была признать, что ее гость, помимо всего прочего, еще и «очень экстраординарный человек, несомненно, обладающий выдающимися качествами... удивительным самообладанием, редкой уравновешенностью, даже изяществом, огромным обаянием и вообще по своему характеру больше напоминающий немца, а не француза». Она даже допускала мысль, что он был мистическим человеком, обладающим незаурядным мужеством, стремлением к достижению поставленной цели, самодостаточным и в высшей степени таинственным. Кроме того, он во всем и всегда полагался на свою звезду, как сам говорил, и «верил во всякие предзнаменования и тайные знамения своей судьбы». Так, например, он сложил инициалы гостей и хозяев и вывел из этого слово «НЕВА», пояснив при этом, что это название большой реки, на которой стоит Санкт-Петербург. Правда, не уточнил, что могло бы означать для них это совпадение.

Надо сказать, что королева была в восторге не только от императора, но и от императрицы. Она нашла ее «очаровательным и милым созданием», в меру разговорчивой, довольно красивой, скромной, застенчивой, но при этом чрезвычайно элегантной в своем кринолине. Как говорила королева, даже принц Альберт не удержался от восторга в ее адрес, «что бывало с ним крайне редко». Королева и императрица могли часами болтать друг с другом на самые разнообразные темы, и Виктория неоднократно спрашивала собеседницу о намерении императора поехать в Крым и возглавить военную кампанию. В конце концов она стала убеждать императрицу, как до этого и самого императора, что это предприятие может оказаться небезопасной авантюрой, и просила ее отговорить мужа от этого легкомысленного шага. То же самое она высказывала на встрече в Букингемском дворце, где присутствовали высшие государственные и военные деятели обеих стран, включая и обоих послов. И все они, по словам лорда Пэнмюра, пришли к выводу о том, что для поездки императора Франции в Крым нет никакой необходимости.