Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Луций Лукулл вернулся в Капую с несколькими десятками всадников.

Претор был в отчаянии. Он ожидал чего угодно, только не такого позора. Глубоко потрясенный, он заперся в одной из комнат дома префекта и никого не принимал.

Цельзий Гельвинован, пока Лукулл пребывал в угнетенном и подавленном состоянии, взял руководство обороной города в свои руки, приказав запереть все въездные ворота, усилить охрану гладиаторских школ, а жителям, способным сражаться, занимать крепостные стены. Он опасался, как бы дерзкие мятежники, окрыленные успехом, не попытались ворваться в город с помощью лестниц.

Но Гельвинован напрасно тревожился. Минуций прекрасно понимал, что ему не овладеть городом, опоясанным мощнейшими стенами. Этого не смогли сделать даже две консульские армии во время Ганнибаловой войны, хотя в их распоряжении были все виды осадных машин. Предводитель восставших решил дождаться появления Марципора, которого он заслал в город, чтобы при его посредничестве помочь гладиаторам школы Батиата составить заговор. Только при содействии заговорщиков внутри города Минуций рассчитывал ворваться в него и захватить столицу Кампании…

В четырех милях от Калатии, там, где от Аппиевой дороги ответвлялась дорога, ведущая на Ателлу, стоял старый трактир с конным двором.

В мирное время он служил пристанищем для окрестных сельских жителей, возивших на продажу в Капую и другие города плоды своего урожая. Богатые путешественники, как правило, старались здесь подолгу не задерживаться, потому что приют был до крайности убогий и грязный. Зато привычные ко всему крестьяне, когда им приходилось запаздывать по пути домой и коротать в трактире вечерние и ночные часы, находили его не таким уж плохим. В нем всегда можно было найти сытный ужин и неплохое вино, которое приготовлял сам хозяин, имевший поблизости от своего заведения участок земли, занятый под виноградник.

Хозяина трактира звали Ливий Септимен.

Он доживал здесь свой век с десятком рабов, прислуживавших в трактире и работавших на винограднике. Жена его умерла несколько лет назад. Взрослые дети жили в городе, изредка присылая ему весточки о себе. Они уговаривали отца продать трактир и переехать к ним в город, но старик не переносил городской сутолоки, к тому же считал, что там он никому не нужен, а здесь занят делом.

Неожиданно вспыхнувшее восстание рабов принесло Септимену сущее разорение. Как-то к нему нагрянула шайка вооруженных бунтовщиков. Грязные и голодные, они уничтожили во время буйной трапезы значительную часть его припасов и, не обращая внимания на его мольбы и слезы, увели из конюшни четырех лошадей.

Вдобавок ко всему из-за грабежей на дорогах сократился приток посетителей в его заведение. Редкий крестьянин осмеливался возить свой товар в Капую или в близлежащие города.

Септимен горевал о потерянных лошадях и люто ненавидел Минуция с его разбойниками, которым желал скорейшей погибели, и с нетерпением ждал, когда римский претор положит конец гнусному мятежу.

В последние три дня трактир пустовал — не было ни одного посетителя. Поэтому старик Септимен был немало удивлен и обрадован, увидев на рассвете четвертого дня приближающуюся к воротам его трактира легкую двуколку с сидящей в ней молодой женщиной и ехавших рядом с ней двух всадников.

Когда повозка въехала в ворота, старый трактирщик разглядел, что ею правит совсем юная и очень красивая девушка.

Ее спутники, крепкие молодые люди, несомненно, были слугами. Одеты они были в сильно поношенные плащи из грубой шерсти. Головы их покрывали старые и помятые войлочные шляпы. Из-под плащей у них торчали рукояти мечей.

Трактирщик опытным взглядом определил, что юная путешественница, судя по ее нарядной одежде и добротной коляске, запряженной легконогим красавцем жеребцом, принадлежит к зажиточному сословию.

У девушки было милое беленькое личико. Чудесные белокурые волосы ее были завязаны узлом на затылке и стянуты красной повязкой.

Старик невольно подумал о том, что женщинам особенно опасно пускаться в дорогу в такое неспокойное время.

Он вспомнил недавние рассказы крестьян, останавливавшихся у него на ночлег, об ужасных злодеяниях, творимых взбунтовавшимися рабами, об убийствах многих почтенных людей и знатных матрон, которые были изнасилованы и зарезаны в собственных виллах.

Септимен всегда вставал затемно, но не будил рабов, давая им выспаться до восхода солнца, чтобы они днем хорошо работали, а не клевали носом.

Он сам встретил прибывших, стал расспрашивать, кто они и откуда, но те оказались неразговорчивыми.

Слуги коротко ответили на приветствие хозяина, а сидевшая в двуколке девушка не обратила на него никакого внимания. Выражение лица ее было серьезно. Она о чем-то напряженно и сосредоточенно думала.

Спрыгнув с коней, слуги помогли своей госпоже выйти из двуколки.

Когда же трактирщик повторил свой вопрос, откуда они и куда направляются, один из слуг решительно пресек его расспросы, сказав, что едут они издалека и очень устали, поэтому пусть он избавит их от пустого разговора.

Старик обиженно умолк и пошел будить своих рабов.

Скоро он вернулся во двор и предложил девушке отдохнуть в одной из комнат трактира, но та покачала головой и ответила, что предпочитает побыть на свежем воздухе.

Септимен отметил про себя, что все трое не столько устали, сколько чем-то озабочены и встревожены, особенно девушка, которая нервно прохаживалась под навесом летней столовой.

Двое ее спутников уже разнуздали лошадей, привязав их к коновязи рядом с кормушками, и потребовали от хозяина, чтобы проголодавшимся животным насыпали ячменя.

Коня из повозки они не выпрягли, из чего старый Септимен заключил, что путешественники не собираются здесь долго задерживаться.

Ювентина, Геродор и Эватл (это конечно же были они) не сомневались в том, что их поездка каким-то образом связана с предстоящим сражением. Ювентина, пока они ехали по ночной дороге, не проронила ни слова. Мемнон показался ей каким-то странным. Раньше он всегда был с нею откровенен, и у них не было друг от друга никаких тайн. Почему же на этот раз он не открылся ей? Он сказал лишь, что так надо. Ювентина терялась в догадках, строила различные предположения, а на сердце у нее становилось все тревожнее.

Геродор и Эватл не сомневались, что в этот день будет сражение. Они рассуждали о том, что если римский претор одержит верх, то им втроем следует пробираться в Байи — там их на время приютят Пангей и Неэра.

— А вот что мы будем делать дальше — ума не приложу, — со вздохом сказал Эватл.

Когда совсем рассвело и яркое багряное солнце поднялось над отдаленными вершинами гор, молодой раб, засыпавший ячмень в кормушки лошадям, крикнул, предупреждая хозяина трактира: