Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

— Ну, если тут замешана женщина, то война действительно будет нешуточная, — насмешливо сказал Антипатр. — Вспомните о прекрасной Елене и о Троянской войне…

В это время толпы провожающих зашумели.

Все взоры обратились к воротам, из которых выходили ликторы, державшие на плечах фасции.

За ликторами шел претор Лукулл в красном палудаменте [398], наброшенном поверх его доспехов.

Выйдя из ворот, ликторы остановились и, сняв с плеч фасции, воткнули в них остро отточенные секиры. Связки розог с воткнутыми в них топорами означали, что отныне за пределами города Рима преторская власть становится неограниченной.

Между тем Лукулла окружили родственники и друзья.

Лутаций Катул, крепко пожимая ему руку, говорил:

— Я желаю тебе, Лукулл, поскорее управиться с этим делом. Возможно, ты еще застанешь меня в Риме.

— Я тоже желаю тебе успехов, дорогой Катул. Вчера я узнал, что Флавий Фимбрия назначил тебя своим легатом…

— Он собирается послать меня с поручением в Цизальпинскую Галлию. Думаю, я отправлюсь туда не позднее середины апреля…

— Прощай, Лукулл!.. Пусть боги тебя охраняют!.. Да поможет тебе Марс!.. Да защитит тебя Юпитер! — напутствовали претора остальные сенаторы.

Метелл шепнул зятю:

— Пора, Лукулл… Прощайся с женой и детьми!

Лукулл обнял и поцеловал Цецилию, затем обратился к сыновьям:

— Будьте послушны и не ссорьтесь между собой, дети мои!.. А ты, Марк, — сказал он младшему сыну, — ты, я надеюсь, за время моего отсутствия изменишь свое мнение о греческом языке и не будешь повторять слова человека, хотя и прославленного, но глубоко невежественного. К тому же ты не всегда последователен, когда ссылаешься на суждения обожаемого тобой Мария, — с усмешкой потрепал отец мальчика по голове, — если вспомнить, как страстно ты любишь театр, в котором арпинец был всего один раз, но покинул его после первого акта. Подумай об этом хорошенько, мой сынок!..

Метелл сделал знак слугам, державшим наготове преторского коня.

Слуги подвели коня Лукуллу, который вскочил на него с ловкостью, выдававшей в нем отличного наездника. Вслед за претором взобрались на своих лошадей его ликторы, телохранители и контуберналы.

Лукуллу еще предстояло обратиться с молитвой к Марсу в его храме, перед которым выстраивались готовые к походу манипулы.

— Ах, как они великолепно смотрятся верхом! — воскликнула Эмилия, провожая взглядом удалявшихся всадников, среди которых трое молодых контуберналов выделялись осанкой, дорогими доспехами и прекрасными лошадьми.

— Что за кони! — отозвалась Антония. — Этих красавцев проводили в триумфе над Югуртой. Отцы-сенаторы за бесценок скупили около сотни таких нумидийцев для себя и своих сыновей…

Девушки особенно не волновались за Скавра и его друзей. Во-первых, взбунтовавшиеся рабы, как им казалось, не представляли собой серьезного противника. Во-вторых, юноши находились в свите самого претора, а рядом с ним они подвергались куда меньшей опасности, чем рядовые участники похода.

Но что же происходило в Кампании?

Минуций, как уже говорилось выше, покинул Рим за четыре дня до февральских ид (10 февраля).

К исходу девятнадцатого дня до мартовских календ (14 февраля) его двуколка остановилась у Флувиальских ворот Капуи.

В пути с ним был лишь один из его рабов, двадцатилетний Стратон, которого Минуций любил и ценил за большую физическую силу и умение владеть мечом (Стратона и других своих рабов, что покрепче, он специально посылал упражняться в гладиаторские школы, чтобы они чувствовали себя увереннее, сопровождая его в путешествиях, при возможной встрече с разбойниками).

Стратон остался на конном дворе, чтобы позаботиться о лошадях, а Минуций проследовал в свой деверсорий, или гостиницу, находившуюся у юго-западных въездных ворот, именовавшимися Римскими. Эти ворота расположены были поблизости от Флувиальских, то есть Речных, обращенных к Казилину, соседнему с Капуей городу, стоявшему на реке Вултурн.

Капуя в описываемый период оставалась крупнейшим центром Кампании, хотя за сто лет до этого едва не подверглась полному разрушению в наказание за переход на сторону Ганнибала.

Римляне долго осаждали город и в конце концов принудили его к сдаче. Жители Капуи, как изменники, подверглись жестокой каре: большая часть знати была казнена, остальных либо продали в рабство, либо поселили в различных местах Италии.

В римском сенате многие склонны были до основания разрушить ненавистный и враждебный город, но, как писал впоследствии Тит Ливий, победила «забота о насущной выгоде: земля была наиболее плодородной в Италии, город сохранили как пристанище для земледельцев».

В качестве новых поселенцев сюда в первую очередь хлынули римские вольноотпущенники — ремесленники и мелкие торговцы. Они с особой охотой селились в столице Кампании, потому что в Риме они чувствовали себя гражданами второго или третьего сорта, а здесь становились равными среди равных, хотя по сути вовсе оказывались лишенными всяких гражданских прав, ибо, как писал Ливий, «город был городом только по имени. Не было в нем ни гражданства, ни сената, ни народного собрания, ни должностных лиц. Без общественного совета, без всякой власти население, ничем не связанное, не могло и объединиться; для судопроизводства сюда из Рима ежегодно присылали префекта».

Тем не менее население города быстро росло, и через сто лет Капуя не только возродилась, но и вернула себе отдельные права, которые позволили капуанским богачам — потомкам отпущенников — ведать некоторыми общественными делами, разумеется, под неколебимой властью римского префекта.

Римляне, стремившиеся как можно больше принизить статус города и в этом же смысле само имя Капуи, сделать его нарицательным, как пример бесславного конца для тех, кто осмелился бы когда-нибудь выступить против владычества Рима, довольно скоро с удивлением обнаружили, что обновленное капуанское население, лишенное самоуправления, странным образом сблизилось по своему положению с полноправными римскими гражданами, живущими вне Рима.

Во-первых, все капуанцы находились только под юрисдикцией своего римского префекта, обладавшего всей полнотой власти, которая, помимо Капуи, в значительной мере распространялась на всю Кампанию.

Префект смотрел на жителей Капуи как на своих подданных, покровительствуя им в первую очередь. Капуанец, находясь в любом другом городе, при случае всегда мог сослаться на особый статус своего города, зачастую имея в лице префекта заступника и патрона.

Во-вторых, жители Капуи пользовались особой привилегией — они были освобождены от тяжелой воинской повинности. Такое их положение вызывало зависть у всех соседей, предки которых неизменно верны были союзу с Римом, и даже у римских граждан, для которых служба в армии была священной обязанностью.