Генри Хаггард - Клеопатра

"Triumviri Reipublicae Constitnendae, устами Марка Антония, триумвира, Клеопатре, милостью римского народа царице Верхнего и Нижнего Египта, шлют свой привет.

До нашего сведения дошло, что ты, Клеопатра, вопреки долгу и обещанию приказала своим слугам, Аллиену и Серапиону, правителю Кипра, помочь бунтовщику и убийце Кассию против войска доблестного триумвирата.

Еще до нашего сведения дошло, что позднее ты приготовила для этой цели сильный флот. Мы требуем, чтобы ты немедля отправилась в Киликию для встречи с благородным Антонием и сама лично ответила на все обвинения, возводимые на тебя.

Если ты не захочешь повиноваться нашему требованию, предостерегаем тебя, ты — в большой опасности! Прощай!"

Глаза Клеопатры блестели, когда она слушала эти надменные слова, и я видел, что ее руки сжимали головы золотых львов, на которых она опиралась.

— Нам польстили, — сказала она, — а теперь, чтобы мы не пресытились лестью, нам поднесли противоядие!

Выслушай, Деллий. Обвинения, изложенные в этом письме, ложны, весь народ наш может засвидетельствовать это. Но не теперь и не перед тобой мы будем защищать наши поступки, военные и политические действия. Мы не желаем покинуть наше царство и плыть в далекую Киликию, чтобы там, подобно бедному истцу, ходатайствовать за себя перед двором благородного Антония. Если Антоний пожелает говорить с нами, осведомиться относительно дела, море открыто, ему оказан будет царственный прием. Пусть приедет сюда. Вот наш ответ тебе и триумвирату, Деллий!

Деллий улыбнулся и сказал:

— Царица Египта! Ты не знаешь благородного Антония! Он суров на бумаге и пишет как будто мечом, обагренным человеческой кровью. Но лицом к лицу с ним ты увидишь, что Антоний — самый мягкий воин во всем свете, который когда-либо выигрывал битвы. О, согласись, царственная египтянка, и исполни требование.

Не отсылай меня к нему с этими гневными словами, ведь, если Антоний двинется на Александрию, горе ей и всему народу египетскому и тебе самой, великая египтянка! Он явится вооруженный и принесет с собой дыхание войны!

Тогда тебе будет плохо, так как ты не хотела признать соединенного могущества Рима. Прошу тебя, исполни требование! Отправься в Киликию с мирными дарами, а не с оружием в руках. С твоей красотой и прелестью тебе нечего бояться Антония!

Он замолчал и лукаво смотрел на нее, а я, угадав его мысль, почувствовал, что вся кровь бросилась мне в голову.

Клеопатра также отлично поняла его, и я увидел, что она оперлась подбородком на руку, и облако спустилось на ее глаза. Некоторое время сидела она так, пока лукавый Деллий с любопытством наблюдал за ней. Хармиона, стоявшая с другими женщинами около трона, также поняла его мысль, и лицо ее просияло, подобно летнему облачку вечером, когда лучи заката пронизывают его. Потом лицо ее опять побледнело и стало спокойно.

Наконец Клеопатра заговорила:

— Это серьезное дело, и потому, благородный Деллий, нам необходимо время, чтобы обсудить его зрело.

Останься у нас, повеселись, если тебе понравятся наши жалкие развлечения! Через десять дней ты получишь наш ответ!

Посол подумал немного, потом ответил, улыбаясь: — Изволь, царица Египта! На десятый день я буду ждать твоего ответа, а на одиннадцатый отплыву отсюда, чтобы присоединиться к Антонию, моему великому господину!

По знаку Клеопатры снова зазвучали трубы, и посол с поклоном удалился.

Беспокойство Клеопатры. — Ее клятва Гармахису. — Гармахис рассказывает Клеопатре тайну сокровища, скрытого в пирамиде Гер

В ту же ночь Клеопатра призвала меня в свою комнату. Я пришел и увидел, что она в страшном смятении. Никогда я не видал ее такой взволнованной. Она была одна и, как раненая львица, металась по комнате, шагая взад и вперед по мраморному полу, в то время как мысль за мыслью сменялись в ее уме, как облачко над морем, сгущая тени в ее глубоких глазах.

— Хорошо, что ты пришел, Гармахис! — сказала она, останавливаясь на минуту и взяв меня за руку, — Посоветуй мне, научи, я никогда так не нуждалась в совете, как теперь! Какие дни боги послали мне, дни беспокойные, как океан. С самого детства я не знала покоя и, кажется, никогда не узнаю. Едва я избежала твоего кинжала, Гармахис, как новая забота, подобно буре, собралась на моем горизонте, чтобы вдруг разразиться надо мной! Заметил ли ты этого франта с видом тигра? Как хотела бы я прогнать его! Как он нежно говорил! Словно кот, который, мурлыча, показывает свои когти! Слышал ты письмо? Оно — зловеще. Я знаю этого Антония! Я видела его, когда была еще ребенком, но глаза мои были всегда проницательны, и я разгадала его!

Наполовину геркулес, наполовину безумец, с печатью гения в самом безумии! Хорош к тем, кто умеет потворствовать его сладострастию, и в раздражении — железный человек! Верен друзьям, если любит их, иногда фальшив ради своих целей. Великодушен, смел, даже добродетелен, в счастии — глупец и раб женщин! Таков Антоний. Как поступить с таким человеком, которого судьба и обстоятельства, помимо его воли, вознесли на высокую волну счастья? Когда-нибудь эта волна захлестнет его, а пока он переплывает мир и смеется над теми, кто тонет!

— Антоний — человек, — возразил я, — у него много врагов, и, как человек, он может пасть!

— Да, он может пасть, но он — один из трех. Кассий умер, и у Рима появилась новая голова гидры. Убей одну, другая будет шипеть тебе в лицо. Там есть Лепид, молодой Октавий, который с холодной усмешкой торжества будет смотреть на смерть пустого, недостойного Лепида, Антония и Клеопатры. Если я не поеду в Киликию, заметь это, Антоний заключит мир с парфянами и, поверив всем россказням обо мне, — конечно, в них есть доля правды, — обрушится со всей своей силой на Египет. Что тогда?

— Мы прогоним его назад, в Рим!

— Ты так думаешь, Гармахис? Если бы я не выиграла игры, которую мы вели с тобою двенадцать дней тому назад, и ты был бы фараоном, то, наверное, мог бы сделать это, так как вокруг твоего трона собрался весь Древний Египет! Но меня Египет не любит, у меня в жилах течет греческая кровь. Я уничтожила твой великий заговор, в котором была замешана целая половина Египта. Захотят ли эти люди помочь мне? Если бы Египет любил меня, я, конечно, могла бы продержаться од напротив всех сил Рима, но Египет ненавидит меня и предпочитает владычество римлян. Я могла бы защищаться, если бы у меня было золото, так как за деньги я могла бы нанять и прокормить солдат. Но у меня ничего нет. Моя казна пуста, и в моей богатой стране долги давят меня. Войны разорили меня, и я не знаю, где мне найти хоть один талант. Быть может, Гармахис, ты по праву наследства — жрец при пирамидах, — она близко подошла ко мне и заглядывала мне в глаза, — ты, быть может, если слух, дошедший до меня, справедлив, можешь сказать мне, где взять золота, чтобы спасти страну от погибели, а твою любовь от когтей Антония! Скажи, так это?