Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами

- ...Да, уважаемый Павел Петрович, получается, что ваши сведения более достоверны, чем мои. А я до сих пор не в курсе, что Анненков совсем покинул Семипалатинск

- Мне нет резона вводить вас в заблуждение, Тихон Никитич. События развиваются стремительно, и я не могу ждать. Если вы не хотите, чтобы красные партизаны организовали нападение на вашу станицу, вы должны не препятствовать провести нам объединительный сход в Васильевке. А там будут приниматься решения о проведении ряда вооруженных выступлений против усть-каменогорского и зыряновского гарнизонов, а вас, я это обещаю, не тронем. Поверьте, я умею быть благодарным, и свое слово сдержу,- заверял атамана Бахметьев.

- Так-так... Ну, а что потом... что с нами со всеми будет, когда придет ваша армия?- настороженно и в то же время с обреченностью в голосе спросил атаман.

- Не знаю Тихон Никитич. Но советская власть будет восстановлена, и все, кто боролся с ней с оружием в руках понесут заслуженное наказание,- постарался, как можно мягче произнести эти слова Бахметьев

- Ну, а к какой категории будут отнесены я и моя семья? Я не воевал против советской власти, я вообще ни с кем после японской войны не воевал. И таких, как я в станице много, тем более женщины и дети,- Тихон Никитич говорил твердым спокойным голосом, но в глазах стояло непроходящее выражение горестной тревоги.

- Здесь я ничего не могу вам обещать, но если мне удастся сохранить в уезде хоть какое-то влияние, то лично вам и вашей семье я постараюсь помочь. Но и вы мне сейчас помогите, не мешайте нам организовать хотя бы видимость военных действий. Придержите начальника свей милиции, чтобы он не наделал глупостей. Поверьте, я с вами сейчас совершенно откровенен, как и вы со мной, тогда... И если я не смогу положительно отчитаться о своей подпольной работе, когда придут наши... Тогда я уже и вам буду не в состоянии помочь...

Сразу после беседы с Фокиным Бахметьев покинул станицу и отправился в Снегирево, где его в заколоченном после отъезда в сентябре доме дожидалась Лидия. Павел Петрович специально, как только они оказались на территории Бухтарминской линии, поспешил спрятать ее в ее же бывшем доме, потому что по-прежнему путешествовал как страховой агент и передвигаться в сопровождении достаточно известной в округе жены расстрелянного председателя коммуны никак не мог.

Тихон Никитич в тот же день поговорил со Щербаковым. Начальник станичной милиции и всех самоохранных сил, стал уже не тот, что два месяца назад. Разгром белых на Восточном фронте тяжело сказался на его моральном состоянии. Тридцатисемилетний крепкий мужчина, казалось, сразу постарел лет на десять.

- Как думаешь, Никитич... если сейчас будем тихо сидеть, нам это зачтется, а?

- Не знаю, Егор, но из станицы лучше носа не высовывать, и ни во что не встревать. Это наш единственный выход, может и пронесет.

- Это тебя может и пронесет, ты-то вон, нигде не отметился, миротворец, мать твою... и не расстреливал никого, и не мобилизовывал. А я-то, я ж с коммунарами ох как замарался, я же тот приказ проклятущий на их расстрел подписал... Неужто не простят?- в голосе Егора Ивановича сквозило отчпяние.

- Не знаю Егор. Вали все на анненковцев, дескать, они пришли и заставили. А тебе что, тебе приказали, ты и подписал,- пытался поддержать Щербакова Тихон Никитич...

- А что я скажу, если к ответу притянут, ты ж вон не подписал, как оправдаться? Ох, и хитрый ты Никитич, прямо как жид, ей Богу,- все больше раздражался Егор Иванович.

- Не печалься, Егор, раньше времени. Ты, главное, еще дров не наломай напоследок,- предупреждал Тихон Никитич.

- Да какие там дрова... я сейчас как мышь в любую щель готов забиться... И за себя боязно, а еще больше за семью, как если что, они без меня будут. Ты-то вон своих вырастил, а у меня старшей только пятнадцать, а ребятишки совсем сопляки,- Щербаков суетливо мял руками папаху сидя напротив атаманского стола.

- Мой Володька всего годом твоей Даши старше и что с ним сейчас, где он, я не знаю. Мальчишка еще совсем, молоко на губах не обсохло, а время-то, вон оно какое. Говорят красные уже к Омску подходят. Боюсь и их, кадетов, в окопы погонят,- в голосе Тихона Никитича тоже зазвучала щемящая тоскливая тревога, которую он гасил повседневными заботами, но она все чаще прорывалась "наружу"...

Объединительный съезд всех командиров краснопартизанских отрядов, в большинстве своем выросших как грибы после хорошего дождя за последние полтора-два месяца, происходил в селе Васильевка в двадцати верстах от Усть-Бухтармы и менее чем в десяти от расположения бывшего лагеря коммунаров. Приближение частей Красной Армии стимулировало интерес к партизанству не только у горнозаводских рабочих, но и у, до того достаточно мирных, крестьян-новоселов. Дисциплина в этих свежеиспеченных отрядах была крайне невысокой, потому из прогнозируемого Бахметьевым съезда командиров, на деле получился самый натуральный сход едва ли не большей части всего личного состава тех отрядов. В среде партизан бытовало устойчивое мнение, что на сходе будет принято решение грабить казачьи станицы и поселки, как это осуществляли партизаны в соседнем Северном Алтае, давно уже разорявшие станицы Бийской линии. В преддверии полного разгрома колчаковских войск и ухода анненковцев в Семиречье, многим казалось, что это "мероприятие" можно осуществить совершенно безнаказанно.

Собралось до трехсот человек, набившись в помещении давно уже не функционировавшей сельской школы. Партизаны явились, кто с трехлинейками, кто с берданками, кто с охотничьими ружьями вплоть до самопалов, кто с одним штыком. Павлу Петровичу пришлось на ходу вносить коррективы, ибо узко-келейного совещания, на которое он рассчитывал, не получилось, а вышло что-то вроде митинга с непредсказуемыми последствиями, зависящими в первую очередь от настроения этой полуанархической толпы. Никита Тимофеев сначала попытался, как командир наиболее крупного и старого партизанского отряда, взять "бразды" в свои руки. Но говорить толково он не умел, и его слушали "вполуха". Бахметьев сидел в "президиуме", морщился от тяжелого спертого воздуха состоящего из смеси махорочного дыма и дыхания сотен глоток, многие из которых выдыхали сильный самогонный перегар. Он до поры молчал, пока один за другим выступали выборные от отрядов ораторы призывая, то идти на соединение с регулярными частями Красной Армии, то с североалтайскими партизанами, другие призывали атаковать Зыряновск, кто-то Усть-Бухтарму... Какой-то нетрезвый оратор предложил ударить по самому Анненкову. Ни одно из предложений не вызвало единодушного одобрения. И тут, улучив момент, слово взял Бахметьев, как руководитель уездного подпольного центра. Павел Петрович вообще не стал вмешиваться в возникшую перепалку по поводу, что делать и на кого идти, будто не слышал ее. Он начал делать доклад о положении на фронтах, которое приблизительно знал, чем сразу привлек внимание всей без исключения разношерстной аудитории. Потом от утверждения, что окончательная победа и восстановление советской власти близки, перешел к тому, что и им партизанам Бухтарминского края надо внести свою долю в дело победы революции, не дать отступающим белогвардейцам прорваться здесь к границе, и отбить у них награбленные ценности...