Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами

- Ну, так что, есть или нет способ избавиться от этих тифозных трупов?- настойчиво повторил вопрос командарм.- И вот еще, сколько там в этих эшелонах их всего?

- По моей оценке, до ста тысяч,- дрогнувшим голосом сообщил Азарх.

- Это что, все солдаты и офицеры белой армии,- удивленно вскинул брови Эйхе.

- Нет, военных не более половины... остальные гражданские, беженцы.

- Понятно. Так что же вы предлагаете, товарищ Азарх?

- Выход один... все это сжечь... но там, среди мертвых, особенно в военных госпиталях, есть и живые,- решил все-таки сообщить сей факт Азарх.

Эйхе нахмурился и отвернулся, глядя в заледенелое окно штабного вагона. Повисла тишина. Всем присутствующим было ясно какое решение надо принимать, и, тем не менее, озвучить его должен был командарм.

- Делайте что хотите, но через пять дней пути должны быть свободны. Это приказ. За невыполнение вы лично будете отвечать перед ревтрибуналом...

Володя не чувствовал холода, он вообще ничего не чувствовал. Их госпитальный эшелон стоял на запасном пути недалеко от Новониколаевского вокзала. Это был хороший госпиталь, санитары и сестры милосердия ухаживали за лежачими больными вплоть до 14 декабря. Они не допускали, чтобы мертвые оставались среди живых. В вагонах, где помещались живые, даже топились буржуйки, два раза в день готовилась пища, поддерживалась более или менее приемлемая температура. Но 15-го стало ясно, красные обходят город, пути забиты, и ни один эшелон с запасных путей не сможет эвакуироваться.

- Вот так братцы, ничего для вас сделать мы больше не можем, не поминайте лихом. Нам о себе подумать надо, а вас, может Бог даст, красные подлечат. Не звери же они, с больными воевать... Прощайте братцы,- за всех попрощался с оставляемыми ранеными и больными начальник госпиталя. Санитары напоследок протопили печку и все разом ушли под грохот приближающейся канонады и всполохи разрывов - в город входили красные, а белые взрывали остававшиеся склады с боеприпасами и имуществом.

После того как печка остыла, в продуваемой ветром теплушке стало почти так же холодно как на улице. Какие-то люди ночью заходили в вагон, светили керосиновыми фонарями и, увидев тифозных, быстро покинули его. Уже на третий день из сотни человек, уложенных на нарах в большой теплушке в живых осталось не более двух десятков - холод быстро делал свое дело. На четвертый день в вагон вновь вошли люди...

- Здесь, кажись, все уже готовы,- произнес один из них.

-А, ежели, и живой кто, черт с им... глянь, вишь, одна "казара" лежит, белая сволочь... Обливай. Приказано все жечь,- отозвался другой.

- Сволочь-то сволочь, а как-то... народу-то сколь, и молодые. Вона, глянь, мальчонка совсем, ну точно, и шинель на ём кадетская, я их хорошо помню, потому, как недалеко от кадетского корпуса дом мой был...- пожалел первый.

- Да, черт с ими, давай битон, а то комиссар разоретси, революционным судом грозить будет за неисполнение...

Володя был еще жив, но так и не приходил в себя, и в своем забытьи он был счастлив, ибо ему виделся один и тот же непроходящий сон. Они вдвоем с Дашей идут и идут по берегу Бухтармы, взявшись за руки, а им навстречу встает огромное в полнеба солнце. Они идут к нему, и оно их совсем не слепит, только становится все жарче и жарче. Вот уже и земля под ногами стала горячей и даже ее рука в его руке нестерпимо горяча, но он не отпускает, держит ее из последних сил..