Валентин Рыбин - Огненная арена

— Нет, не возражаю, — улыбнулся Стабровский, — напротив, приветствую.

— Ближайшие задачи РСДРП, товарищи, — курс на вооруженное восстание, — чуть тише сказал Батраков. — Необходимо вооружаться. Ружья, самопалы, берданки сейчас также необходимы нам, как и само желание свалить ненавистный царский строй. Неплохо бы достать денег на оружие.

— Да, есть над чем подумать, — высказался Вахнин. — Порох и взрывчатку можно завезти из Персии, но где взять деньги?

— На типографию тоже потребуются деньги, — сказал Хачиянц. — В типографиях каждая буквица на учете. Надо изготовить новую кассу набора.

— Обдумайте все как следует, а потом действуйте, — предупредил Батраков и достал из кармана часы. — Ну, что, товарищи, пожалуй, мне пора идти… Я уже засиделся.

— Что вы! — воскликнула е порога Аризель. — А пельмени?! Я уже сварила. Они же остывают, а вы совсем забыли о еде.

— Аризель, ты добрейшая душа! — воскликнул Вахнин. — А я сижу и думаю: что же мне не хватает? Оказывается, не хватает пельменей. Неси, Аризель. Завидую тому, кто станет твоим мужем.

— Спасибо, Слава, за хорошие слова! — отозвалась она из кухни и тотчас внесла в огромной фарфоровой чаше целую гору дымящихся пельменей. Поставив на стол, сказала: — Если позволите, уберу самовар, чтобы не мешал?

— Будьте любезны, Аризель. Вячеслав прав: действительно вы искусная хозяйка, — польстил ей и Нестеров.

— И какая красавица! — воскликнул Батраков. — Есть что-то в ней от греческой Афродиты. Арам, твоя сестра достойна самого доброго и умного мужа.

Тамара передернула плечами, с усмешкой повела бровью:

— Все-таки, мужчины — самые эгоистические существа. Но почему кто-то должен выбирать ее, а не она сама? Вы совсем не знаете женщин. И Ариль не знаете тоже. Даже вы, Арам, плохо знаете свою сестру, хотя никогда не расстаетесь с ней, везде бываете вместе.

— Знаю, Тамара. Уж кто-кто, а я-то знаю, — возразил Арам. — Вот вам первое ее условие. Всякий, кто хочет добиться хотя бы малейшего расположения моей сестры, должен прочитать ей наизусть не менее трехсот строк из «Онегина». Во-вторых…

— Арам, миленький, прошу тебя, не надо! — взмолилась сестра.

— Аризель, а вы, действительно, любите поэзию? — спросил Нестеров.

— Люблю, а что?

— Нет, ничего… Просто спросил. Я тоже очень люблю поэзию.

— Ваня, быть может, ты прочитаешь ей триста строк наизусть? — вставил, смеясь, Вахнин.

Нестеров пожал плечами, поднял глаза на Аризель и увидел, как вспыхнуло ее лицо и заискрились большие черные глаза. «Скажите — могу! — просили ее глаза. — Я очень этого хочу. Скажите!»

— Я мог бы прочитать и больше, — с улыбкой отозвался Нестеров, — но захочет ли слушать Аризель?

Все засмеялись. Девушка смутилась и вышла с самоваром на кухню.

— Ну, дорогие друзья, разрешите откланяться, — встал Батраков. — Мне пора.

Минут через двадцать начали прощаться Вахнин и Нестеров. Стабровский напомнил:

— Ваня, значит, завтра в семь вечера у Хачиянца. Вячеслав, ты тоже не забудь.

Проводив гостей, Стабровский пригласил к себе в комнату Тамару и Хачиянца. Комната Стабронских была в этом же доме, только вход сбоку, от сарайчика, где квохтали куры и стояла на привязи пятнистая коза. Перед дверью в комнату возвышалось трехступенчатое деревянное крылечко, и рядом росло деревце, задевая ветками оконные стекла.

Тамара, войдя в комнату, удивленно всплеснула руками:

— Ксана, ты дома! Вот фокус. А почему тебя не было за столом?

— Болею, Томочка. Знобит что-то…

— Ну, вот, тоже мне. Ты болеешь, тебя знобит, а я с твоим Людвигом по городу на фаэтоне разъезжаю!

— Ты — молодчина, Тома, никогда не унываешь, — похвалила гостью Ксения Петровна. — Пойдем сюда, за занавеску.

— Что с тобой, Ксана? — спросила Тамара, усаживаясь на табуретку. — На тебе и в самом деле лица нет,

— Не знаю, не знаю, Тома… Наверное от тоски… Может, от страха и беспрерывных волнений. Ты не представляешь, как я переживаю за него. Мы ходим в цирк, удивляемся факирам, но настоящий факир — Людвиг. Он ходит по острому лезвию ножа босыми ногами… Он совершенно не защищен. Вот и сегодня: кого толь» ко нет у Арама! Даже его миленькая сестричка. А если она проболтается? Ведь она такая говорливая!

— Ты не волнуйся, Ксана, — успокоила Тамара. — Надо верить и доверять людям, иначе нельзя.

Обе замолчали и некоторое время наблюдали, как Людвиг открыл тяжелую крышку погреба, спустился вниз по лестнице и осветил подземелье зажженной свечой. Затем к нему спустился Аршак. Слышно было, как они занялись установкой гектографа и зашелестели бумагой.

— Как я боюсь за него, Томочка, — вернулась к прерванному разговору Ксения Петровна. — Все его считают бесстрашным, а, по-моему, он просто неосторожный.

— Ну что ты, Ксана! — возразила Тамара. — Он настоящий человек, Я так завидую тебе.

— Тебе он нравится? — спросила Ксения Петровна.

— Еще как! Смотри, если будешь плохо беречь, я отобью его у тебя.

— Ох, Томочка, милая! — засмеялась Ксения Петровна. — Да он же больной… Зачем он тебе такой?

— Ксана, я попросил бы не перемывать мои косточки! _ откликнулся Людвиг из погреба. А Аршак жалобно проговорил:

— Дорогая Тамара, ты полюби меня. Я одинокий, несчастный армянин!

Женщины весело рассмеялись и тоже спустились в погреб, погасив в комнате лампу.

Вечером Красовская, направляясь в цирк, специально пошла по Козелковской, чтобы взглянуть все ли благополучно на явочной квартире. Проходя мимо дома Хачиянца, она не заметила ничего особенного, на что мог бы обратить внимание прохожий или любопытный. И уже поравнявшись с цирковым двором, увидела фаэтон, а в нем Стабровского и Асриянца. Видимо, Людвига беспокоил ход операции и он не утерпел — проехал мимо явочной квартиры.

Возле цирка Тамара неожиданно встретила Андргошу Батракова. «Почему он здесь? Опять, что ли, со мной?»

— Здравствуй, Андрей. Но ты же — с Иваном Николаевичем! — не удержалась девушка.

— С ним. Он там, в цирке, у Романчи.

— Понятно. А Ратх здесь?

— Здесь, наверно. Карета на месте. Вон стоит.

— Андрюшенька, позови Ратха. Ты же видишь, я с портфелем.

В портфеле вместе с учебниками лежала пачка Программы РСДРП. О том, что портфель Тамары начинен прокламациями, Андрей сразу догадался.

— Ладно, подожди, я сейчас.

Андрей свернул на Ставропольскую и вошел в цирковой двор в боковые ворота, В наступающей темноте посреди двора горел на столбе фонарь, тускло освещая конюшню и огромные медвежьи клетки возле нее. Шталмейстер, выведя лошадей во двор, готовил их к выезду на арену. Здесь же стояли униформисты, и среди них — Ратх. Андрей окликнул его.

— Опять, небось, за контрамаркой, — проворчал шталмейстер. — Ну и народ нынче пошел!