Юрис Леон - Суд королевской скамьи

— Я перестал спать с чужими женами.

— Неужто. С каких это пор дорогой?

— С тех пор, как понял, что того старика на самом верху все равно не обдурить. И за все придется расплачиваться. Сам, прошу тебя, не ставь меня в положение, при котором мне придется отказать тебе.

Он протянул ей носовой платок, и она утерла слезы.

— Конечно, ты прав, — сказала она. — Честно говоря, я и сама не знаю, кто мне нравится больше — прежний Эйб новый.

Поваром леди Сара оказалась первоклассным.

На Эйба внезапно навалилась усталость. Он положил голову ей на колени, и она нежными умелыми движениями стала гладить ему затылок и виски, а затем прилегла рядом с ним. Сара была уже близка к тому пределу, когда женщина начинает терять привлекательность, но еще умеет и знает, каким образом подать то чем она еще обладает. Эту границу она пока еще не пересекла.

— Господи, как я устал.

— Тебе и в самом деле необходимо отдохнуть на уик-энде. Давай отправимся в Париж.

— Не могу. Из Израиля должны прилететь свидетели. И мне надо быть на месте.

— Париж...

— Я могу и сдаться, — пробормотал он.

— Тебе не о чем беспокоиться, любовь моя. Все пойдет куда лучше, когда Том Баннистер вступит в дело.

— Смешно, но из головы у меня не выходит Кельно. Бедный сукин сын. Чего только ему не пришлось пережить.

— Я не могу оправдать, Эйб, то, что он делал.

— Я знаю. Но продолжаю спрашивать себя, смог бы я вести себя по-другому, окажись я в Ядвиге.

Анджела проснулась от каких-то прерывистых звуков. Увидев свет за приоткрытой дверью ванной комнаты, она заторопилась туда. Адам стоял на коленях у раковины. Его рвало. Когда рвота прекратилась, Анджела помогла ему подняться на ноги и Адам, тяжело дыша, прислонился к стене. Она обмыла ему лицо, уложила в постель и села рядом, обтирая холодным полотенцем его лоб и шею.

Она успокаивала его, держа за руку, пока не прекратились спазмы. Из ванной доносился запах дезодоранта.

— Я боюсь Баннистера, — сказал Адам. — Два дня он сидит, не сводя с меня глаз.

— Ты в английском суде. Баннистер не посмеет запугивать тебя. Сэр Роберт будет следить за каждым его словом.

— Да, наверно, ты права.

— Тссс... тссс... тссс...

6

Эйб зашел в уже знакомый зал суда и смешался, увидев, что оказался рядом с Анджелой Кельно и Терренсом Кемпбеллом. Они холодно посмотрели друг на друга.

— Прошу прощения, — сказал Эйб, проталкиваясь мимо них туда, где сидели Сара Уайдмен и Шоукросс.

— Самолет прибудет из Тель-Авива после уик-энда, но Александер сказал, что нам не стоит ехать встречать их. Мы увидимся в середине недели, — сообщил Шоукросс.

Баннистер и Брендон О'Коннор, на лице которого лежала тень усталости, в сопровождении Александера и Шейлы Лем появились из своего помещения как раз в ту секунду, когда присяжные начали занимать места. У двух женщин и одного из мужчин были с собой подушечки, чтобы облегчить долгое сидение на жесткой деревянной скамье.

— Внимание! — возгласил пристав.

С появлением Гилроя все встали, отдавая суду традиционную дань уважения.

Перед началом заседания было сделано предварительное заявление: в доме Адама Кельно раздалось несколько угрожающих звонков. Судья Гилрой сурово осудил подобное поведение. Затем он предложил Томасу Баннистеру приступить к опросу.

Когда Адам Кельно снова занял свидетельское место, то, подобрав под стул ноги, он уселся поудобнее и ухватился руками за полированные деревянные перильца, благодаря Бога за то, что транквилизатор оказывает свое воздействие.

Баннистер поправил традиционный «мешочек для гонораров», висящий на шее.

— Доктор Кельно, — сказал он голосом, который, в отличие от голоса Хайсмита, был мягок и спокоен.

Шепоток в зале стих.

— Я учитываю тот факт, что английский — не ваш родной язык. Если вы не уловите смысла того или иного моего вопроса, прошу вас обратиться ко мне, чтобы я мог повторить его или изменить формулировку.

Кивнув, Адам медленными глотками отпил из стоящего рядом стакана, чтобы смочить пересохшее горло.

— Каков общепринятый медицинский смысл термина «исследовательское вскрытие»?

— Обычно так принято называть операцию, которая проводится с целью уточнения диагноза. Или же чтобы, например, оценить распространение раковой опухоли.

— То есть именно так вы описывали ампутацию у яичников и яичек?

— Да, — ответил он, помня указание отвечать как можно короче и воздерживаться от лишних слов.

— Можно ли предположить, что необходимость операций, которые вы были вынуждены проводить, явилась результатом воздействия рентгеновских лучей на половые органы?

— Да.

— И, скажем, это было частью экспериментов Восса.

— Нет, — резко возразил Кельна. — Я не проводил никаких экспериментов.

— Вы кастрировали?

— Кастрируют лишь здоровых людей. Я же никогда не делал кастрации.

— Были ли здоровыми те мужчины и женщины, которых насильственно подвергали рентгеновскому облучению?

— Ко мне это не имело отношения.

— Принято ли спрашивать у пациента перед операцией, согласен ли он на нее?

— Только не в концентрационном лагере.

— Поступали ли время от времени приказы немецкого военно-полевого суда кастрировать гомосексуалистов или других нежелательных элементов?

— Таких случаев я не припомню.

«Он удит вслепую», — перекинул Честер Дикс записку Хайсмиту, который, глянув на Кельно, одобрительно кивнул в знак того, что все идет хорошо. Слыша мягкий голос Баннистера и видя, что тот задает бессмысленные вопросы, Адам несколько расслабился.

— А если бы вы столкнулись с такими случаями, потребовали бы вы приговора суда?

— Я не могу рассуждать о том, чего никогда не случалось.

— Но вы отказались бы оперировать здорового человека?

— Я никогда этого не делал.

— Доктор Кельно, удавалось ли каким-нибудь другим заключенным-врачам покидать Ядвигский концентрационный лагерь для работы в частных немецких больницах?

— Доктору Константину Лотаки.

— Он также проводил в пятом бараке операции, имеющие отношение к экспериментам Восса?

— Он делал то, что ему приказывали.

— Приказывали ли ему извлекать яичники и яички?

— Да.

— И он делал это, и он также оставил Ядвигу чтобы работать в частной немецкой больнице.

Охватившее Адама Кельно после первых вопросов Баннистера ощущение спокойствия стало исчезать, и он начал понимать, что ему придется нелегко. Я должен быть очень осторожен, подумал он, тщательно обдумывая ответы.

— Итак, прибыв в Росток, где вам предстояло работать в частной клинике, вы больше не носили полосатую форму заключенного?

— Не думаю, чтобы высокопоставленным офицерам немецкого флота понравилось бы, что их жен пользует человек в полосатой одежде каторжника. Да, меня облачили в нормальный костюм.