Юрис Леон - Суд королевской скамьи

— Должно быть, до ноября.

— Почему вы так думаете?

— Я припоминаю разговоры, что по всей Польше ликвидируются гетто, и в Ядвигу-Западную стали прибывать сотни тысяч людей. Наплыв их был столь мощным, что машина уничтожения не могла перемолоть всех. За стенами нашего барака все время шли расстрелы, и мы постоянно слышали выстрелы и крики.

— Не можете ли вы рассказать милорду и присяжным, как вас перевели из третьего барака?

— Пришли эсэсовцы и забрали шестерых из нас, которых облучали в один и тот же день. Они забрали и поляка, какого-то старика, и Менно Донкера.

— Донкер тоже подвергался облучению?

— Нет, и меня удивило, что его тоже забрали. Это я помню.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Нас погнали в пятый барак, всех восьмерых. И еще шесть женщин с первого этажа. Там было какое-то сумасшествие. Всех раздевали догола, скручивали по рукам и ногам и держали, пока делали уколы.

— Сколько уколов вы получили?

— Только один, в спину.

— Как это происходило и где?

— В комнате, где все мы ждали. Огромный капо заломил мне руки за спину, так что я ничего не мог сделать, другой пригнул мне голову к коленям, а третий вогнал иглу в позвоночник.

— Это было больно?

— После того, что со мной сделали, боль меня уже не волновала. Я потерял сознание.

— И когда вы пришли в себя?

— Открыв глаза, я увидел рефлектор лампы над головой. Я попытался пошевелиться, но нижняя часть совершенно омертвела, и, кроме того, я был привязан к столу. Надо мной склонились несколько человек. Я знал только одного из них, Восса. Другой в белом халате и в маске держал пинцетом мое яичко, показывая его Воссу. Он бросил его на поднос, и я помню, что он прочитал номер у меня на руке и написал его на ярлычке, привязанном к подносу. Я начал плакать. И тогда я увидел доктора Тесслара, который сидел рядом и успокаивал меня.,

— И вас вернули в третий барак?

— Да.

— В каком же вы были состоянии?

— Все мы были поражены инфекциями. Хуже всего было Менно Донкеру, потому что у него изъяли оба яичка. Помню, что в первую же ночь забрали одного из ребят, Бернарда Холста. Позже я слышал, что он умер.

— Спустя некоторое время вас освободили из этого барака?

— Нет. Я продолжал оставаться в нем. Потом нас вернули в пятый барак и снова облучали.

— Вам пришлось пережить и вторую операцию?

— Нет, меня спас доктор Тесслар. В бараке кто-то скончался. Он заплатил капо, чтобы в свидетельстве о смерти было написано мое имя. Мне пришлось взять себе имя умершего, под которым я и жил, пока нас не освободили.

— Мистер Бар-Тов, у вас есть дети?

— Четверо. Двое мальчиков и две девочки.

— Приемные?

— Нет, все они мои собственные.

— Прошу простить за следующий вопрос, но он очень важен и ни в коей мере не ставит себе целью вмешиваться в ваши отношения с женой. Вас обследовали в Израиле на предмет потенции?

Бар-Тов ухмыльнулся.

— Потенция еще та. Детей у меня хватает.

Даже судья Гилрой не мог сдержать смешок, но потом, нахмурив брови, восстановил тишину.

— То есть, несмотря на то, что оба ваших яичка подвергались жесткому облучению, вы не были полностью стерилизованы?

— Совершенно верно.

— И тот, кто извлекал у вас яичко, изъял здоровый орган, а не пораженный?

— Да.

— Вопросов больше не имею.

Встав, сэр Роберт Хайсмит быстро обдумал ситуацию. Перед судом предстала третья жертва экспериментов. Можно предположить, что Баннистер приберегает основной удар на потом. Но вокруг Кельно уже сплеталась паутина косвенных обвинений, в основном связанных с именем Марка Тесслара.

Наконец Хайсмит приступил к делу.

— Мистер Бар-Тов, вам, в сущности, было шестнадцать лет, когда вы оказались в Ядвиге, так?

— Шестнадцать или семнадцать...

— Вы утверждали, что вам было семнадцать, но на самом деле шестнадцать. Это было очень давно, двадцать лет назад. И многое трудно припомнить, не так ли?

— Кое-что я в самом деле забыл. Но есть и то, что я никогда не забуду.

— Да. Вы освежили в памяти то, что вам довелось забыть, не так ли?

— Освежил?

— Приходилось ли вам раньше давать показания или заявления?

— В конце войны я сделал в Хайфе заявление.

— И вплоть до последних месяцев в Израиле вы больше не делали никаких заявлений?

— Это верно.

— Если не считать юриста, которому вы представили свои показания на иврите?

— Да.

— И по прибытии в Лондон вы оказались в компании других юристов и доктора Либермана и снова прошлись по тому, что говорили в Израиле?

— Да.

— И вы значительно освежили свои воспоминания?

— Мы уточнили ряд пунктов.

— Я вижу. Относительно морфия... то есть предварительного укола. Вы говорили на эту тему?

— Да.

— Я могу предположить, что вы потеряли сознание не из-за болезненной пункции, а потому, что в третьем бараке вам сделали укол морфия, который оказал воздействие тогда, когда вы оказались в пятом бараке.

— Никаких других уколов я не припоминаю.

— И так как во время операции вы были без сознания, вы не можете говорить ни о, жестокости, ни вообще о ходе операции.

— Я так и сказал, что был без сознания.

— И, конечно, вы не можете опознать доктора Кельно, а также других хирургов или человека, который брал у вас сперму?

— Опознать их я не могу.

— Наверно, вы видели в газетах снимки доктора Лотаки. Можете ли вы опознать его?

— Нет.

— Итак, мистер Бар-Тов, вы испытываете большую благодарность к доктору Тесслару, не так ли?

— Я обязан ему жизнью.

— Случалось, что в концлагере люди спасали жизнь друг другу. Вы знаете, что на счету доктора Кельно тоже есть спасенные жизни, не так ли?

— Я слышал.

— Продолжали ли вы поддерживать связь с доктором Тессларом после освобождения?

— Мы потеряли контакт с ним.

— Понимаю. Но вы виделись с ним, оказавшись в Лондоне?

— Да.

— Когда?

— Четыре дня назад в Оксфорде.

— Ясно.

— Как старые друзья, мы должны были встретиться с ним.

— Доктор Тесслар имеет на вас большое влияние.

— Он был для нас настоящим отцом.

— Вы были тогда совсем молоды, способность к запоминанию еще не закрепилась, и вы могли забыть какие-то вещи.

— Кое что я никогда не забуду. Вам когда-нибудь загоняли деревянную палку в задницу, сэр Хайсмит?

— Минутку, — вмешался Гилрой. — Вопросы тут задают вам.

— Когда вы впервые услышали имя Кельно?

— В третьем бараке, когда нас туда доставили.

— Кто называл его?

— Доктор Тесслар.

— И недавно в Лондоне вам был,показан полный план пятого барака.

— Да.

— Чтобы расположение помещений четко отпечаталось у вас в памяти.

— Да.

— Потому что вы не помнили в точности, в каком из его помещений вы находились в то время. Так мне кажется. Вам показывали фотографии Восса?