Мортеза Каземи - Страшный Тегеран

Фирузэ пошла в управление жандармерии и добилась свидания с самим раисом, который прогуливался по двору. Раис, недолюбливавший дел, на которых нельзя было ничего нажить, для вида пообещал, что немедленно примет все нужные меры, но на деле даже не позвонил дорожным постам.

К вечеру с Мелек-Тадж-ханум случился припадок. К тому же в Куме ни одного врача. Даже врач жандармского управления и тот уехал куда-то в окрестности, и оставался только ветеринар.

Невелик город Кум и нет в нем порядка! Жить в нем жарко, а посмотреть — нечего, разве только большое кладбище, раскинувшееся на площади в пять тысяч квадратных зар; единственное зрелище для бедного прохожего — похороны да рытье могил.

Есть в Куме и врачеватели, но такого, которого можно было бы назвать врачом, не найдешь. В Персии в основе всего лежат великие принципы и привычки опыта, и старики говорят, что надо смотреть не на то, сколько лет ходил человек в школу, а сколько он рубах в этой жизни износил. Так и с врачами, — есть в Персии ряд врачей, износивших за свою жизнь много рубах. Когда-то давно приобрели они некоторое общее понятие о своей науке, проучившись несколько недель у какого-нибудь врача-практика; теперь они считают себя величайшими медиками, а министерство народного просвещения утверждает их в этом звании, выдавая им свидетельство на право безнаказанного убиения пациентов.

Только такие врачи имелись в Куме.

Бедная Фирузэ как преданная служанка находилась в крайнем беспокойстве. Она не знала, что делать. Припадки ханум не прекращались. Фирузэ знала, что самым быстродействующим лекарством является телеграф, но она не умела писать. Напялив чадру и чагчуры, отправилась она в телеграфханэ и потребовала у телеграфиста, чтобы тот поскорее «двинул» в Тегеран телеграмму о том, что случилось. Бедняжка была так невежественна, что не знала, что телеграммы передаются буква за буквой и слово за словом: она воображала, что телеграмму свертывают в трубочку, нацепляют на проволоку и по проволоке телеграмма двигается в Тегеран. Удивившись ее невежеству, телеграфист понял, что Фирузэ хочет отправить «срочную», написал, что было нужно, и передал. Фирузэ достала из сумочки ханум деньги, заплатила и пошла домой. Мелек-Тадж-ханум чувствовала себя немного лучше.

Настал вечер. Мелек-Тадж-ханум тихонько плакала. Вдруг застучали в калитку. Хасан-Кули пошел узнать и вернулся с известием, что принесли письмо для ханум. Мелек-Тадж-ханум жадно схватила пакет. Но она умела читать только молитвы.

— Хасан-Кули! — крикнула она, — приведи кого-нибудь грамотного.

Через пять минут Хасан вернулся с шестнадцатилетним парнем, приказчиком лавочника. Парень прочел вслух письмо Мэин. Мелек-Тадж-ханум заметно успокоилась. Она боялась, что Мэин украли сурчи, и теперь, когда она узнала, что Мэин уехала с Ферохом, ей стало легче.

«Ничего! — говорила она себе. — Раз она с ним, она от нас не уйдет. Завтра уведомлю мужа, и он уж их разыщет».

Все более и более успокаиваясь, она шептала:

«И откуда Ферох узнал о нашем отъезде? Ведь мы даже никому из своих об этом не говорили. Что такое случилось?»

В конце концов она решила, что Мэин сама уведомила Фероха.

При этом Мелек-Тадж-ханум вспомнила, как Мэин в дороге добивалась у нее решительного ответа. «Хотела узнать окончательное решение, чтобы сложить с себя ответственность».

На следующий день, когда Мелек-Тадж-ханум и Фирузэ возвращались с зиарета, им встретился курьер телеграфханэ. Для чтения телеграммы вновь вызвали приказчика. И едва он прочел ее, горе Мелек-Тадж-ханум сменилось радостью. От восторга она даже дала парню в виде анама золотой пятикранник, тогда как вчера вечером угостила его только чаем.

Хасан-Кули был тотчас же послан в чапарханэ заказать карету в Тегеран, а сама Мелек-Тадж-ханум вместе с Фирузэ вновь отправилась в харем.

Почему эта женщина, которая, казалось, так любила свою дочь, и на минуту не подумала о ее счастье?

Но счастье дочери Мелек-Тадж-ханум видела как раз в браке с шахзадэ. Она считала, что Мэин заблуждается, а она и ее муж — правы... Мелек-Тадж-ханум ничего не понимала в житейских делах и полагала, что от жениха требуется только одно качество — быть богатым, а все остальное приложится. И ей казалось, что Мэин по молодости и по глупости просто сама не понимает своего счастья: ум ведь приходит с годами.

Вечером они выехали и через двадцать четыре часа, без всяких столкновений с «безбожными» наибами (что касается наиба Кушке-Насрет, то она прямо назвала его «баби»), добрались до Тегерана. В восемь часов вечера на следующий день карета стояла уже во дворе дома Ф... эс-сальтанэ, и выбежавший навстречу Риза-Кули почтительно отворял дверцу.

Дав сурчи последний анам и спросив «дома ли ага?», Мелек-Тадж-ханум пошла в комнаты и уже на лестнице встретилась с Ф... эс-сальтанэ.

Поздоровавшись, он сказал:

— Мэин серьезно заболела. Уже три раза созывали консилиум врачей.

Мелек-Тадж-ханум бросилась в комнату дочери. Мэин лежала на кровати, а сидевшая возле нее горничная обмахивала ее веером.

Увидев мать, Мэин сказала:

— Хорошо. Быстро ты приехала! Ну, что, похоронили его?

И тотчас же громко захохотала. Бедная Мэин сошла с ума.

Между двумя большими базарами — базаром бельевого товара и базаром башмачников — спрятался почти пустынный переулок под названием «переулок Четырех рядов». Только в конце его есть несколько лавок. Со стороны бельевого базара — мелочная лавочка, кавеханэ да парикмахерская, а с другой стороны — лавка башмачника.

Переулок этот, соединяющий оба базара, идет не прямо, а каким-то странным изгибом, так что, чтобы попасть из базара Оросидузов на базар Бяззазов, приходится, дойдя до середины переулка, поворачивать вправо, а через каких-нибудь сто шагов снова поворачивать влево. Если смотреть сверху, переулок этот напоминает собой ступеньку. В средней его части, занимающей пространство в сто шагов, есть дом с крошечной дверью, порог которой лежит ниже уровня улицы, так что, входя, приходится спускаться и наклоняться.

Войдя в дверь, попадаешь в узкий коридор, длиной в четыре-пять заров, а оттуда — во двор, на котором с северной стороны стоит старинной постройки дом. В центре дома зал, по сторонам которого расположены две боковые комнаты, каждая с тремя дверьми (одна побольше — посредине, две маленькие — по бокам, служащие и для входа и для освещения). Двери эти из темного ветхого дерева, застекленные в верхней части мелкими цветными стеклами. Рамы — «уриси», сплошь из мелких цветных стекол. Перед боковыми комнатами — низенькие крылечки.

Была ранняя осень. При порывах ветра с деревьев падали на землю уже пожелтевшие листья.