Мортеза Каземи - Страшный Тегеран

Ферох вышел за ворота.

Когда Ферох ушел, Ф... эс-сальтанэ сказал Мэин:

— После всего, что ты сделала, я, собственно, не должен называть тебя дочерью. Ты даже не подумала о том, что будет с матерью!

И, достав телеграмму Фирузэ, он злобно швырнул ее в лицо Мэин.

Телеграмма упала на землю. Мэин подняла, прочла. Потом заговорила, и в голосе ее дрожали слезы:

— Папа, я все это знала. Я знала, что, когда я уеду, маме будет плохо. Но что я могла сделать? Я уже написала ей, что я была вынуждена так поступить. Это не моя, да и не ее вина. Слышите, папа, это и не ее вина. Это только ваше легкомыслие приводит к таким результатам. Если бы вы не хотели насильно выдать меня за шахзадэ, которого я не знаю и не представляю даже, что он за человек, если бы вы считались с моим чувством, мне не пришлось бы от вас бежать. Ферох не виноват, он только указал мне выход, и я прибегла к нему.

Гнев Ф... эс-сальтанэ разгорался все больше и больше.

— Ты еще осмеливаешься называть меня виноватым! Упрекаешь отца! Ладно, пусть так! Но знай, что свадьбе твоей с Ферохом не бывать. Если ты не хочешь, чтобы я от тебя отказался, ты выйдешь за того, кого я указываю.

Мэин спокойно сказала:

— Это невозможно.

Не в силах больше слушать, Ф... эс-сальтанэ сорвался с места и чуть было не ударил Мэин. Его удержала только мысль, что Мэин единственная его дочь и еще больше то, что с ее помощью он должен стать депутатом. Немного успокоившись, он сказал:

— С каких это пор вы, женщины, с вашим куцым умом получили право так разговаривать? Кто это вам разрешил говорить подобные вещи? Впрочем, причем тут вы? Сам я, дурак, виноват. Если бы я, как дурак, не посылал тебя в эти школы, я бы не дожил до такого горя. Ну и глупость же сделал! И зачем я тебя в школу отдал?

Ф... эс-сальтанэ говорил искренне. Он считал опасными «все эти школы», в которых люди учатся разбираться в своих правах, (а прав, он полагал, не должно быть ни у кого, кроме его самого и людей ему подобных, и особенно не должно быть у женщин). Он полагал, что школы, где детям «прививают всякие бредни и фантазии», — сущий яд. При встрече с юношей, а особенно с девушкой, которые не мирятся с подлостью среды и спрашивают: «Почему мужчины бьют женщин, почему женщину можно бить палкой?», — люди этого типа извергают на них громы красноречия и объявляют их бабидами, христианами и вообще неверными. Ф... эс-сальтанэ был из тех, кто смотрит на женщину, как на оружие или инструмент, и считает вполне правильным, чтобы мужчина менял их чуть не каждую минуту.

Однако сейчас Ф... эс-сальтанэ не считал удобным спорить и препираться: нужно было скорей забрать отсюда Мэин, ехать в город и уведомить мать. Он сказал:

— Поедем!

Мэин прошла в комнаты, надела чадру и вернулась, готовая ехать.

Аму-Керим был в поле, в доме была только его жена. Она молча стояла среди двора: вид жандармов нагнал на нее такой страх, что она не могла произнести ни слова. Мэин сказала отцу:

— Вы прогнали Фероха, а он не успел даже заплатить за наем дома.

Вытащив бумажку в три тумана, Ф... эс-сальтанэ бросил ее жене Аму-Керима. Потом, обернувшись к жандармам, которые вчетвером обступили Джавада, приказал:

— Этого мерзавца вы держите здесь, а я съезжу в город и пришлю за ним автомобиль.

Он опять вытащил деньги и дал жандармам десять туманов анама. Потом взял за руку Мэин и вывел ее за ворота.

Напрасно она глядела по сторонам, чтобы увидеть Фероха — его не было. Бедная девушка покорно направилась к выезду из деревни и села в автомобиль.

Было шесть часов утра.

Когда доехали до городских ворот, господин Ф... эс-сальтанэ и слуга пересели в извозчичий экипаж и поехали за автомобилем.

Еще через несколько минут Ф... эс-сальтанэ и Мэин были у себя дома. Бедняжка больше не могла сдерживаться. Она бросилась в свою комнату.

Но едва она оглядела ее с порога, все пережитое пришло ей на память.

Слезы сдавили горло и она зарыдала.

Но разве на Ф... эс-сальтанэ могли подействовать ее слезы?

Сердце его было такой закалки, что и алмаз девичьих слез не мог его просверлить.

Через четверть часа в Кум полетела телеграмма:

«Кум. Госпоже Мелек-Тадж-ханум.

Результат поисков Мэин захватил Ферохом Эвине. Сейчас дома здорова не беспокойтесь если закончили зиарет срочно возвращайтесь».

Через каких-нибудь полчаса автомобиль, посланный в Эвин, привез в дом Ф... эс-сальтанэ четырех жандармов и беднягу Джавада. Узнав об этом, Мэин бросилась к отцу, упала перед ним на колени и умоляла не отправлять Джавада в полицейскую тюрьму, где содержатся воры и разбойники, в это страшное место, где людей подвергают всевозможным истязаниям. Но сколько она ни плакала и ни просила, сколько ни доказывала совершеннейшую невиновность Джавада, Ф... эс-сальтанэ, не успевший излить свой гнев на Фероха, вымещал теперь все на Джаваде и был неумолим.

Ф... эс-сальтанэ отпустил Фероха, боясь, что Ферох, при его способностях и красноречии, сумеет на суде доказать, что Мэин сама, и вполне добровольно, сделала этот шаг, и тогда ему самому придется отвечать.

Не добившись ничего, Мэин, вся разбитая, с трудом двигаясь, доплелась до своей комнаты и, едва войдя, лишилась чувств.

Через час двое ажанов вели Джавада по шумным улицам города, подталкивая его сзади, точно он был страшный разбойник, грабивший караваны на горных перевалах, которого, наконец, после долгой борьбы удалось захватить правительственным войскам.

— Не вздумай бежать! — кричали они ему. — Сейчас же застрелим! По закону мы за это даже отвечать не будем.

Какое великое слово «закон» и какое употребление из него делают! Разве закон разрешает по одному только слову какого-нибудь ашрафа поступать таким образом с несчастным юношей, который тоже ведь имеет право на жизнь и свободу?

И это называется «законностью», это называется «цивилизацией»?

Еще через полчаса Джавад стоял перед зданием назмие. По приказу раиса, заранее данному начальнику тюрьмы, его сразу ввели на тюремный двор, провели через ряд закоулков и поставили перед маленькой железной дверью. Здесь его заставили вывернуть карманы и, обыскав его и убедившись, что у него ничего нет, втолкнули во тьму открывшейся двери.

Несчастный Джавад очутился в так называемой «тюрьме номер один».

За что? Почему? Только потому, что на него пожаловался ашраф? Этого достаточно?!

Мы расстались с Мелек-Тадж-ханум, когда она била себя в грудь и кричала: «Дочь мою украли! О, что с ней будет?»

Фирузэ удалось немного утешить Мелек-Тадж-ханум, сказав, что она заявит дорожным жандармам и что, кто бы ни увез Мэин, его все равно поймают на дороге. Это, конечно, было довольно убедительно, однако, на сердце матери логика не действует. Мелек-Тадж-ханум не успокаивалась и не переставала плакать.