Мортеза Каземи - Страшный Тегеран

Джелалэт допытывалась:

— Кто же это такой, кто красивее луны?

Юноша не ответил. Но наконец, набравшись смелости, сказал:

— Красивее луны? Да ты же, ты!

Джелалэт хотела было, как полагается порядочным тегеранским девушкам, напуститься на него, но у нее не повернулся язык. И она тихо, с бьющимся сердцем, пошла в свою комнату.

А юноша, наш знакомый Джавад, целый час еще стоял, очарованный ее прелестью, которую он особенно почувствовал в этот вечер.

Стоял, стоял и сказал себе:

«Она должна быть моей!»

После этого дня Джелалэт и Джавад вполне разобрались в своих чувствах и поняли, что происходит в их сердцах. Мало-помалу застенчивость и стыдливость девушки исчезли. Джавад тоже смелел. Джелалэт больше не скрывала от него лица и не заставляла его страдать.

Много счастливых часов провели они вместе. Джавад теперь совсем оставил своих товарищей. Как только закроет лавку, бежит домой. Часто приносил он своей милой Джелалэт что-нибудь, что был в силах купить. Иногда это были фрукты, иногда сыр или сласти. Он приносил их, собственно, матери, но говорил ей:

— В хадисах сказано, что если человек купит что-нибудь и не угостит соседа, он совершает грех.

И посылал Джелалэт гостинец. Мать его, у которой, кроме него, ничего в жизни не было, не возражала.

Джавад был так счастлив близостью Джелалэт, что забыл даже тяжелые дни своего ареста в назмие, и ему не верилось, что он когда-то пережил такие ужасы.

Со дня последней встречи с Ферохом ничего особенного с Джавадом не случилось.

Как мы знаем, долгое заключение и перенесенные им побои сильно отразились на его здоровье. В первое время каждый, кто его видел, считал, что он уже не может быть полезным членом общества. Но это было не так.

Расставаясь с ним, Ферох положил на тагчэ некоторую сумму денег — на покупку лекарств и оплату доктора, которого он к нему прислал; это был тот самый знакомый ему доктор из его квартала, целительность слабительных которого, особенно при тифе, была известна даже N-скому посольству.

Горячие ванны и втирание мазей понемногу излечили раны на теле Джавада, а подкрепляющая пища, сменившая полицейский аш-е-кэшк и больше всего юношеская бодрость восстановили его здоровье. Месяца через три к нему вернулись прежние силы. Болезнь глаз тоже прошла.

Но как раз к этому времени деньги, данные Ферохом, — что-то около тридцати туманов, — истощились, и его семье снова стала угрожать нужда.

В один из таких дней Джавад первый раз вышел из дому. Какое-то чувство уверенности было в нем, так что он даже улыбнулся. Но внутренне он был грустен; он задавал себе вопрос, что теперь будет делать? О Ферохе он давно уже ничего не слыхал. Все эти три месяца Ферох не приходил, и Джавад говорил себе:

«Должно быть, он не хочет больше иметь меня своим слугой».

Тогда Джавад, хотя его натура не позволяла ему просить о чем-нибудь Фероха, все же пошел к нему, твердо решив сразу же сказать ему, что он пришел не за тем, чтобы просить работы.

Седобородый старик, открыв ему дверь, грустно спросил:

— Что вам угодно?

Джавад почтительно сказал:

— Папаша, меня зовут Джавад. Ага меня знает. Я хотел бы видеть ага.

Старик удивленно спросил:

— Какого ага?

Джавад, тоже удивившись, сказал себе:

«Может быть, я не туда попал?»

Но, посмотрев еще раз на ворота, на стену сада, он сказал:

— Ага Фероха.

Тогда старик, у которого при этих словах на глаза навернулись слезы, сказал Джаваду, что они о Ферохе ничего не знают. Тут старик, видно, узнал Джавада.

— Ты тот самый, с которым ага ездил в Кум?

— Да, это я, но я хотел бы знать, как это вы об ага ничего не знаете?

Слезы еще сильнее застлали глаза старика. Не в силах удержать их, он сказал:

— Да так... Сами мы уже три месяца не имеем о нем никаких известий.

— Да как же это так? — все еще не понимая, расспрашивал Джавад.

Старик пригласил его войти и крикнул кормилицу Фероха.

И они рассказали Джаваду о внезапном исчезновении Фероха и о том, как старик-отец его, не перенеся горя, умер.

Просидев со стариками с час и погоревав вместе с ними о Ферохе, Джавад поднялся, чтобы проститься и идти домой, как вдруг в ворота сильно застучали.

Баба-Гейдар со всех ног бросился к воротам.

Вошел Ахмед-Али-хан. Лицо верного друга Фероха было грустно.

— И сегодня нет известий? — спросил он старика.

— Нет.

— А мне все снятся какие-то непонятные сны, — сказал Ахмед-Али-хан. — Вот и в прошлую ночь я его видел. Будто бы ему приходится очень трудно, и он просит у меня помощи. Я иду к нему, чтобы ему помочь, а он вдруг говорит: «Завтра увидимся».

Кормилица Фероха, вздохнув, сказала:

— Может, все-таки приедет, избавит нас от этой муки?

— Кто знает, — сказал Ахмед-Али-хан.

Поднявшись со словами «до завтра», он двинулся к двери, но спросил еще:

— А что делает Хаджи-ага? Все так же ходит каждый день?

— Ах, ага, — сказал старик, — от этого Хаджи-ага нет нам никакого покоя. С раннего утра, не читавши намаза, является. Спросишь его: «Что, мол, нужно?» — говорит: «Сделка эта меня беспокоит. Сомнение берет. Неправильное дело выходит: а вдруг сгорит мое добро? Давайте деньги. А не то допустите меня владеть моей частью, чтобы мое сердце успокоилось». Сколько ни говорю ему: «Хаджи-ага, оставь ты нас в покое, ведь срок твоим деньгам еще не пришел», — и слушать не хочет, до самого обеда не уходит.

— Ничего! — сказал Ахмед-Али-хан. — У Хаджи, вероятно, от путешествия по аравийской жаре в мозгах не все благополучно. В следующий раз, когда он постучится, не отвечайте ему.

И тихо добавил, покачав головой:

— Для того, чтобы спасти своего слугу, Ферох подверг такой опасности свой дом!

При этих словах Джавад, поняв, что речь идет о нем, громко вздохнул.

Ахмед-Али-хан, до того не обращавший на него внимания, узнал его.

— Ну, а ты что теперь делаешь? Поправился?

— Слава богу, — сказал Джавад. — Глаза и ноги больше не болят.

— А работа есть, или без дела?

Джавад, опустив голову, ответил:

— Без дела.

По его ответу и по всему его виду Ахмед-Али-хан понял, что Джаваду приходится трудно. Немного подумав, он вдруг вспомнил, что в Управлении Почт нужны работники.

— Ты грамотный?

Джавад отрицательно покачал головой.

— Был бы ты грамотный, нашлось бы для тебя дело и получше, — сказал Ахмед-Али-хан. — А теперь могу тебя устроить слугой в Управление Почт. Завтра можешь и на работу выйти.

Осыпав Ахмед-Али-хана благодарностями, Джавад помчался домой. Он смеялся от радости и чуть не плакал от горя по Фероху. Он спешил обрадовать мать и семью, которые теперь были избавлены от нужды, и рассказать им об исчезновении Фероха.