Марк Полыковский - Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне)

— На каждого из нас приходится целый десяток, — хмуро заметил Фрунзе. Теперь стало ясно, что одной атакой бой не завершится, басмачи будут делать наскоки, пока у защитников поезда не иссякнут патроны. И Михаил Васильевич передает распоряжение Соколову — выбрать двух-трех охотников, способных добраться до Намангана с донесением.

А в это время из кишлака высыпал новый отряд вражеской конницы. И опять над полем раздался вой «урр!»

Путь басмачам преграждала полусгоревшая железнодорожная казарма. Она стояла у насыпи и своими каменными стенами возвышалась над полем. Пулеметный взвод получил команду занять казарму и уже поднялся, чтобы идти, но ружейный огонь басмачей прижал бойцов к земле. Тогда встал Фрунзе и с кольтом в руке зашагал первым. Никто не посмел сробеть, глядя на командарма. Цепочкой взвод двинулся к казарме.

Возможно, враги издали узнали командующего и бросились наперерез. Огонь с бронеплощадки, дружные ружейные залпы казанцев не останавливали их. Началась самая страшная и самая злобная атака басмачей.

Сквозь грохот копыт скакавший впереди Гурский все же услышал призывные гудки паровоза и треск пулеметов. Услышал их и эскадрон. Впереди, за невысоким, но густым кустарником, вился дымок, а вокруг расстилалось холмистое поле, по которому бежали люди. Бежали. Падали. Снова поднимались. Шел бой. Шел уже не один час. Это Гурский знал хорошо. Знал еще, что свои слева у поезда, а враги справа — идут в атаку. И, поднявшись на стременах, он крикнул что было силы:

— Шашки вон! В лаву направо галопом!

Эскадрон на лету перестроился и хлынул горячим потоком в обход кустарника.

Этот внезапный удар оказался для басмачей настолько неожиданным, что в первую минуту они даже не поняли, откуда взялся эскадрон красных. Но остановиться они уже не могли. С ходу атакующие джигиты врезались на своих взмыленных конях в лаву и попали под острые клинки красноармейцев. Первым упал с рассеченной головой курбаши, летевший впереди банды. Гурский рубил без промаха. Под стать ему был и Ванюшка Лебедев. Эскадрон в какие-нибудь десять-пятнадцать минут покосил всю первую линию атакующих. Остальные успели сдержать распаленных скачкой коней и повернули назад. Не сразу, конечно, удалось им уйти из-под клинков. Лошади храпели, мотали мордами, осаживались с трудом, не хотели менять направление. Кто сумел совладать с конем, тот ускакал назад, а кому страх или горячность помешали, тот навсегда распростился с седлом.

В стороне, шагах в пятидесяти от бронепоезда, под низко склонившимся талом Гурский заметил узбека в синем халате, который отбивался от наседавших на него двух басмачей. Он, видимо, расстрелял все патроны и теперь орудовал прикладом. Высокий рост и недюжинная сила давали ему возможность держаться одному против двоих.

— Да это же Ахунбабаев! — мелькнула у Гурского мысль. Он пришпорил коня, и тот в несколько скачков донес его до тала.

Взмах клинка — и один из басмачей повалился с лошади. Второй бросился прочь, но его настигли подоспевшие красноармейцы.

Бой был коротким. И все же он так захватил бойцов, что сигнал отбоя прозвучал для них неожиданно. Они еще мчались по полю, преследуя удирающих басмачей. Еще сверкали на солнце клинки и потрескивали выстрелы. Но это были последние выстрелы, за которыми приходит тишина.

Отбой означал победу.

Весна пришла в том году поздно. Поэтому она торопилась наверстать упущенное время. На поле, где шел бой и лежали убитые, где бродили потерявшие всадников кони, уже цвели алыми огоньками первые маки. Бойцы ловили чужих лошадей и рвали цветы. Когда эскадрон снялся с места и направился домой, на шлемах у ребят краснели маки, а уздечки лошадей перевились с зеленью.

Маки украшали и паровоз, ожидавший окончания ремонта пути, — на насыпи уже работала поездная бригада. Командарм продолжал свою поездку в сторону Уч-Кургана…

В тот же день в наманганской газете «Рабочий путь» была опубликована заметка:

« 2 марта с. г. на заседании ревкома командующий Туркфронтом т. Фрунзе сделал доклад по текущему моменту ».

Ниже публиковалось постановление ревкома:

« Настоящим объявляется мобилизация 10 процентов членов партии, имеющих возраст от 18 до 30 лет. Мобилизация будет происходить по жребию в Угоркоме партии в течение трех дней: 13, 14 и 15 марта с. г. (четверг, пятница, суббота) с 10 часов утра до 1 часа и с 3 до 5 часов дня.

Все указанные товарищи должны явиться в комитет партии. За неявившихся жребий тянет комиссия ».

На заседании ревкома по предложению Фрунзе было принято постановление о проведении в Намангане «Недели фронта». В короткий срок предстояло мобилизовать все силы города на помощь Красной Армии, готовившейся к решительному наступлению против басмачей. Та же газета «Рабочий путь» поместила необычное для сегодняшнего читателя, но очень характерное в то время объявление:

« От комиссии «Недели фронтам

1. Всех граждан, имеющих незарегистрированное огнестрельное и холодное оружие, просят таковое сдать в военный комиссариат, не боясь преследования за сокрытие.

2. Граждане, имеющие какое-либо военное снаряжение и желающие его продать, благоволят обращаться в военный комиссариат. Цены по соглашению.

3. Прием пожертвований вещами продуктами, литературой производится комиссией (здание ревкома). На пожертвования требовать квитанции.

Председатель комиссии Ферапонтов.

Секретарь Хохлов "

И рядом с этим объявлением жирным шрифтом было напечатано:

« Дезертир, тебе дан недельный срок, реши, кому ты служишь — трудовому народу или Колчаку и Деникину!»

Близость фронта наложила отпечаток на всю жизнь города. Даже представление в гарнизонном театре, по названию своему далекое от мысли о войне, имело прямое отношение к фронтовым нуждам. Газета сообщала: «Театральной секцией народного образования 5 марта с. г. исполнена будет «Свадьба Кречинского», комедия, сочинение Сухово-Кобылина. Начало спектакля в 7 часов вечера». На первый взгляд могло показаться, что местные любители искусства решили поразвлечь публику веселой комедией. Конечно, вместе с главной целью преследовалась, и эта. Но прежде всего артисты заботились о фронте. Спектакль был платный, и весь сбор поступал в фонд помощи Красной Армии. Мне помнится, что входной платой служили не только деньги, кстати сказать, очень обесцененные в то время. Зрители вместо билета могли дать контролеру рубаху, кусок мыла, старое полотенце, поношенную фуражку… Все годилось, все было полезно для растущей, но плохо одетой и обутой армии. А ведь она готовилась к решительным боям.