Мария Фагиаш - Танец убийц

— Королю стало известно о готовящемся на него покушении, поэтому он приказал нам явиться в Конак. К счастью, мы подоспели вовремя.

Солдаты поверили ему, или сделали вид, что поверили, и торопливо прошли между офицеров к выходу. Костич с револьвером в руке следовал за ними до крыльца и подождал, пока они не исчезли в караульном помещении. Когда он вернулся в вестибюль, на его губах играла самодовольная улыбка фокусника, только что исполнившего сложный трюк.

Он посмотрел вокруг, как будто ожидая аплодисментов, а затем сказал:

— Вот так, господа. Дело улажено.

— Где, черт возьми, прячется этот негодяй Наумович? — спросил Машин, поднимавшийся впереди всех по ступеням к тяжелым дубовым дверям королевских покоев.

Внизу остался стоять только капитан Костич. Согласно договоренности, он должен был вернуться к своему батальону и ждать до тех пор, пока Александр Обренович не будет свергнут с трона.

— Сколько Вы еще думаете ждать? — спросил Апис полковника Машина. — Полагаться на Наумовича было ошибкой. Я с самого начала Вам говорил, чтобы Вы не доверяли этому типу.

— Это верно, — нехотя согласился Машин. — Я знал, что у нас один шанс из ста. Придется перейти к запасному варианту. — Он повернулся к лейтенанту Лазаревичу: — Теперь Ваш черед, Милутин.

— Запасной вариант, — проворчал капитан по фамилии Ристич.

Он-то знал, что только на случай, если все пойдет прахом, как последнее, отчаянное средство была предусмотрена взрывчатка. Младшие лейтенанты, стоявшие рядом с Ристичем, в нерешительности смотрели друг на друга. До сих пор, за исключением убийства сержанта, ничего непоправимого не произошло, размышляли они. Если сейчас поторопиться, можно еще успеть — через парк — исчезнуть в ночи, прыгнуть в кровать и сделать вид, что крепко спал.

Машин чувствовал эти сомнения.

— Приступайте, Милутин. Мы и так потеряли много времени.

— Сейчас ты наконец понял, за что ты весь вечер потел, Милутин, — пошутил Богданович.

В ответ последовало ругательство, после чего Лазаревич вынул из пояса один патрон.

— Всем отойти подальше. Разве что кто-то захочет попасть прямиком в ад.

— На небеса, — поправил его Апис. — Тому из нас, кому сегодня ночью не повезет, прямая дорога на небеса. А в парке Калемегдан ему установят памятник.

— На который будут гадить голуби, — добавил мрачно невысокий коренастый кадет, явно потерявший ко всему интерес — он не делал из этого тайны.

Стоявшие рядом нервно рассмеялись — они дошли до того состояния, когда единственным желанием было вернуться домой. Кадет принадлежал к взводу, который должен был под руководством капитана Ристича арестовать генерала Петровича. Капитан присоединился к заговору лишь потому, что хотел смыть позорное пятно со своей репутации. Он вынужден был из-за нечестного поведения на дуэли оставить службу в русском палку, где служил по особому разрешению царя. Несмотря на свою подмоченную репутацию, он держал себя заносчиво и постоянно затевал ссоры с офицерами, а при обсуждении планов часто вступал в споры с Машиным. Однако по необъяснимым причинам этот кадет оказывал на молодых офицеров большое влияние.

С того момента, как все собрались у ворот, капитан Ристич не уставал в деталях объяснять всем, кто хотел это слушать, что путч непременно должен провалиться. Машин искоса наблюдал, как Ристич устремился к выходу в момент, когда Лазаревич поджег бикфордов шнур. Полковник закричал ему вслед:

— Ристич! Вы жалкая свинья! Решили сбежать?

В этот же момент Лазаревич закричал:

— Назад, господин полковник! Шнур уже горит!

Каждый пытался найти укрытие за выступом стены или прижаться к ней. Лазаревич уложил взрывчатку перед дубовой дверью и бросился в вестибюль, чтобы укрыться там за большой кафельной печью. Машин едва добежал до такой же ниши, как раздался мощный взрыв.

Какой-то момент казалось, что рухнет весь дворец. Воздушной волной выбило стекла, шторы были разорваны, картины сброшены со стен, огромные зеркала по обеим сторонам дубовой двери были расколоты. От самих дверей ничего не осталось, кругом валялись обломки, по расщепленному дверному проему извивалось пламя. Воздух был полон дыма, кирпичной пыли и удушающего запаха двуокиси серы. Когда минуты спустя пыль начала оседать и эхо детонации замерло, полковник Машин, явно оглушенный взрывом, но невредимый, вышел из своего укрытия и осмотрелся. Заговорщики имели довольно жалкий вид, но никто не пострадал. Под совместным действием детонации и алкоголя они все словно оцепенели и, с остекленевшими глазами, шатаясь и цепляясь друг за друга, пытались удержаться на ногах.

— Теперь вперед, — скомандовал полковник.

Но в этот момент погас свет.

Свет исходил только от пламени горевшего дверного проема.

— Что все это значит? — спросил Машин, ни к кому конкретно не обращаясь, но затем повернулся к Михаилу, который пытался ногой потушить горящий паркет. — Капитан Василович, что происходит?

— Откуда же мне знать, господин полковник? Возможно, из-за детонации отключился главный предохранитель, или кто-то выключил электричество.

— С меня хватит! — закричал капитан Ристич. — Слушай мою команду! Мы уходим! — Вместе со своим взводом он устремился к выходу, но из темноты путь ему преградил Апис, в руке его был взведенный револьвер.

— Назад, проклятые трусы! Бежать слишком поздно. Мы все повязаны до гробовой доски, нравится вам это или нет.

Ответом было молчание. Его внезапно прервали ружейные выстрелы, которые, казалось, доносились со двора за Конаком. Все, застыв, слушали стрельбу.

— Такое впечатление, что стреляют со стороны поста жандармов на бульваре Милана, — сказал Богданович.

Полковник Мишич согласился с ним.

— Похоже, оттуда. Тем не менее причин для паники нет. Там дежурят около пятнадцати жандармов, и они окружены моими двумя батальонами. — Он замолчал, и в наступившей тишине слышались один за другим залпы. — Зачем они вообще стреляют? У них нет никаких шансов. Они будут разоружены.

— Или перебиты, — раздраженно сказал Ристич. — Даром что они тоже сербы. При лучшем планировании этого можно было избежать. Никто там толком не знает, что происходит. Сколько раз я говорил: если мы не перетянем жандармов на нашу сторону, ничего не получится.

— Замолчите, наконец, Ристич, или я заткну вам рот! — закричал Машин; его обычно низкий голос зазвучал вдруг как у старухи, которая ругает своего внука.

Михаил позднее не мог вспомнить, сколько времени прошло между взрывом и тем моментом, когда заговорщики оказались в холле, откуда можно было попасть в королевские покои. Казалось, все произошло одновременно: взрыв, залпы со стороны жандармерии, происшествие с Ристичем и отключение электричества. Кроме Машина и, пожалуй, Лазаревича, он был единственным трезвым, способным объективно наблюдать за ходом событий. Он спрашивал себя, что бы сказал принц Петр этой пьяной толпе, разоряющей дом, который таким достойным уважения образом защищала целая череда сербских правителей, в том числе и отец принца, князь Александр Карагеоргиевич. И прежде всего Михаила терзал вопрос: каково сейчас королеве, если она все еще находится во дворце? Быть может, электричество и не включат, надеялся он, и тогда королю и королеве под покровом темноты удастся бежать, пока не знакомые с обстановкой путчисты с трудом, ощупью пытаются до них добраться. Михаил слышал когда-то о подземном ходе, о существовании туннеля, который якобы идет из Старого Конака к берегу Савы, и всей душой хотел верить, что эти слухи не пустая выдумка.