Мария Фагиаш - Танец убийц

Лаза Петрович тоже обратил внимание на странное поведение Наумовича: несвойственное ему молчание, видимое отсутствие аппетита во время ужина и прежде всего явное уклонение от выпивки, — вечное пьянство Мики, как известно, особенно раздражало королеву. Наумович чувствовал взгляды Лазы и, сидя сгорбившись, походил на обиженного мальчишку, которого застали за какой-то проделкой. Не дожидаясь прощания с королевской четой, шаркающей походкой Мика покинул зал. Лаза собрался было последовать за ним, но как раз в этот момент к нему обратилась Драга.

— Какова ситуация? Заметили ли Вы что-нибудь? — тихо спросила она.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, мадам, ничего. Я несколько раз был у ворот и разговаривал с лейтенантом Живковичем из охраны. Он тоже ничего не заметил. Вся охрана находится в боевой готовности, все посты усилены, парк патрулируют дополнительные наряды. Думаю, у нас нет оснований для беспокойства, по крайней мере сегодня. Тем не менее я останусь на ночь в Конаке. Скажу лейтенанту Живковичу, что при малейшем подозрении он должен меня разбудить.

Лаза понимал, что не может развеять ее тревожных предчувствий. Когда Драга подала ему руку для поцелуя, она слабо улыбнулась и слегка сжала его пальцы.

— Не знаю, что бы мы делали без Вас, Лаза. Я хотела просить Вас переночевать здесь, в Конаке, но подумала, что нехорошо требовать, от Вас слишком многого. И вот Вы сами решили… Последние недели были для меня ужасными. Простите меня, если я случайно была к Вам несправедлива. Я этого не хотела, это только…

Подошел король, и она умолкла. Посмотрев на него, Драга поняла, что он пьян, но не стала укорять — она и сама пила сегодня больше, чем обычно. Подумав, не рассказать ли Лазе о послании Александра мятежникам, переданном через Михаила Василовича, она решила не делать этого. В зале было еще слишком много людей.

Из комнаты для сервировки, держа в руках длинные свечи, вышли два лакея. Они ожидали там соответствующего знака дворцового гофмейстера, чтобы проводить королевскую чету в их покои. Этот ритуал происходил еще с тех времен, когда не было ни газового освещения, ни электричества. Третий лакей проводил гостей к выходу, где с ними попрощался капитан Милькович, дежурный адъютант.

— Есть ли какие-нибудь новости о супруге? — спросил капитана Никодим.

Милькович покачал головой. С глазами, красными от недосыпания, он выглядел сильно уставшим.

— Пока ничего. Врачи, однако, думают, что это может начаться в любой момент.

Белград, в сущности, небольшой город. Новости о рождениях, смерти, помолвках или свадьбах всегда и без объявлений в газетах мигом становились всеобщим достоянием.

— Вам нужно было отпроситься с дежурства, — сказала Войка. — В такие часы муж должен принадлежать своей жене.

Пребывание в венском привилегированном пансионате превратило Войку в маленькую суфражистку.

Капитан покраснел до корней волос. Друзья непрерывно подшучивали над его привязанностью к жене. В их глазах это было слабостью, не подобающей сербскому мужчине. Эта слабость и светлые волосы сильно отличали его от остальных. Он был словно полосатый молоденький кабанчик в стае мохнатых толстокожих диких свиней. Увидев веселые взгляды братьев Луньевицей, Милькович покраснел еще сильнее. Он их терпеть не мог, а то, что Никодим должен был стать наследником престола, воспринимал как национальную трагедию. С другой стороны, осторожные намеки своего друга Аписа, что можно присоединиться к офицерам, недовольным режимом Александра, капитан Милькович решительно отвергал.

Он выпустил гостей через тяжелые дубовые двери, отделявшие вестибюль от королевских покоев. Закрыв их, капитан услышал, как охрана открыла гостям главный вход во дворец и снова закрыла его, стук колес подъехавшего экипажа, цокот копыт лошадей по мощеному подъезду и скрип открывавшихся охраной тяжелых южных ворот. Ворота закрылись, и над Конаком и темным парком вновь опустилась тишина.

В спальне, на своей кровати, Драга обнаружила мирно спавшую гувернантку фрау Вебер, выписанную из Вены. Драгу разозлило, что гувернантка даже не сняла туфли, но, чувствуя себя слишком усталой, не стала ей выговаривать и, коротко попрощавшись, отправила ее спать.

Раздевшись, Драга нырнула в широкую кровать. Александр вышел из ванной, как обычно в длинной ночной рубашке, заранее приготовленной камердинером. Приличия ради он в присутствии слуги всегда надевал ее, но, перед тем как забраться к жене в постель, сбрасывал.

В целях безопасности окна, выходящие в сад, были закрыты, а шторы задернуты. В комнате стояла невыносимая духота. Драга сбросила одеяло и укрылась тонкой шелковой простыней. Александр снял пенсне и осторожно положил его на ночной столик. Затем забрался под простыню к Драге. Она прекрасно знала, чего он хочет, и попыталась отодвинуться от влажного от пота тела.

— Саша, chéri, сегодня не надо, — прошептала она. — Я страшно устала. И эта жара просто невыносима.

Его руки, несмотря на протесты Драги, обнимали ее.

— Просто полежи спокойно и позволь мне.

Драга чувствовала на своем лице его горячее дыхание, в то же время на удивление холодные влажные пальцы расстегивали ее сорочку, освобождая груди. Пока его рот обращался то к одной, то к другой груди, руки ласкали все нежные холмики и ложбинки ее тела. Ей приходилось одерживать себя, чтобы не сбросить его руки, — она просто старалась терпеливо переносить это.

Это всегда продолжалось ужасно долго, пока он не достигал желаемого пика. Часто же этого вообще не происходило, и он засыпал. Александр был ребенком, а она его игрушкой. Не ее реакция или подтверждение его мужских качеств приводили его в радость, а сама возможность касаться тела Драги, заключать ее в объятия и ласкать.

Он выпил явно больше, чем она думала. Ищущие руки внезапно остановились, голова откинулась на подушку, рот приоткрылся, а морщинки на его лбу исчезли. «Вот так он будет выглядеть, когда однажды умрет», — подумала Драга, и при слове «умрет» ее, несмотря на жару, пронизал озноб. Она осторожно высвободилась из его рук и отодвинулась подальше на край кровати. Драга смертельно устала, но о сне не могло быть и речи. «Если я сейчас выключу свет, наверняка до утра буду слушать удары своего сердца». На ночном столике лежал французский роман, который она начала читать накануне. Le Trahison [115] Предательство (фр.). (Примеч. перев.) , — было напечатано на обложке черными буквами. В надежде, что это поможет ей заснуть, она взялась за книгу. Александр зашевелился. Его глаза, подернутые пеленой сна и близорукости, приоткрылись, и он подвинулся поближе к ней. Чтобы совсем не разбудить его, Драга быстро выключила свет и отложила книгу. «Лучше лежать без сна в темноте, чем терпеть его неуклюжие ласки». Вытянувшись на кровати, она положила голову на плоскую подушку и стала вслушиваться в шорохи ночи. Через закрытые окна и тяжелые портьеры почти ничего не доносилось, не считая странных, похожих на отголоски дальнего грома звуков, которые, однако, были слишком равномерны для грома.