Абузар Айдамиров - Долгие ночи

И погонят под охраной. Солдат у царя тоже хватает. А здесь…

Хоть тысячу лет здесь живи, не стать ему на ноги. Власть русского царя не даст. Нет, Мачиг поедет в Турцию. Там хоть землю обещают. Без нее он пропадет. Только дадут ли? Конечно, дадут! Столько людей едет, всех обмануть никак невозможно. Не христианин же султан, он свой, единоверный. И Аллах не допустит обмана. Тогда Мачиг там новый дом поставит. В войну хуже бывало. Только отстроит новую избу, придут солдаты и сожгут ее. Отступят — Мачиг снова берется строить. Так и мучился.

Нет, нужно спасать семью от Сибири. Сам-то Мачиг не холода страшится, а надругательства над верой: ведь в Сибири заставят своему Богу молиться. А чтобы этого не случилось, надо переселяться в Турцию.

Протяжно заскрипела дверь, сильнее потянуло холодом, вошел Кюри. Мать подняла голову, попросила сына поплотнее закрыть дверь. Кюри стряхнул снег с одежды, черкеску и шапку повесил на гвоздь.

— Где пропадал? — спросил отец, чуть скосив на сына темные глаза под нависшими черными бровями.

— У Кайсара.

— Много народу было?

— Не очень.

— Что за парень приехал к ним?

— Сын Олдама, Алибек. Из Симсира. Прошлым летом мы с ним вместе в горах были.

Мачиг об этом парне слышал. Кажется, Арзу рассказывал, хвалил его.

Кюри разделся и ходил босиком взад-вперед, спать не ложился.

Мачиг чувствовал, сын хочет о чем-то спросить его, но молчал, ждал.

— Дада, завтра товарищи собираются в горы, на зимние ученья, — начал сын.

Мачиг уже понял, о чем пойдет речь.

— Ну и что?

— Мои сверстники учатся воевать, я же, как девчонка, сижу дома.

— И что?

Голос отца становился резче. Сын это чувствовал, но и остановиться уже не мог.

— Неудобно мне плестись в хвосте…

— Мы все постоянно плетемся в хвосте! — Мачига словно прорвало. — Бедный всегда в хвосте! Разве тебе это не известно? А коль стыдно, то заткни уши, чтобы не слышать, что о тебе говорят другие. Тебе с ними не равняться. Они все верхом поедут, а ты что, на хворостине поскачешь?

Кюри готов был уже сорваться на крик, только умоляющие жесты матери немного охладили его, и он спокойно обратился к отцу:

— Дада, попроси коня у Али…

Мачиг открыл было рот, чтобы отчитать сына, но в последнюю минуту остановил себя. "Удивительное дело, — подумал он, — взрослый парень, а не понимает, не хочет понять, в каком положении я нахожусь".

— Попросить можно, — сказал Мачиг, понизив голос — Али мне не откажет. Но подумай, удобно ли. Нельзя же каждый раз, когда тебе вздумается ехать в горы, тревожить человека одной и той же просьбой. Совесть надо иметь. И обижает меня твое легкомыслие: ведь ты уже не мальчик, Кюри. Нет у нас ни коня, ни быка. Плохо это, понимаю. Иначе я не таскал бы дрова на себе. Но меня больше беспокоит другое: как накормить и одеть вас? В доме-то у нас пусто. Если бы не Айза, дети легли бы спать голодными. Вот о чем нужно тревожиться. А ты — в горы…

В избе стало тихо. На нарах посапывали дети, да ветер тянул за окном все ту же песню, похожую на стон. Шипело в очаге сырое полено. Кюри молчал. Возразить ему было нечем. Отец прав. Действительно, живут они плохо, бедно. В прошлую весну он неделю работал на Товсолта, чтобы потом вспахать свое поле.

Посеял с грехом пополам, но едва появились всходы, как их пожгло солнцем. Корова и бычок — вот все их хозяйство. Продать корову — дети останутся без молока. Кюри знал, что в доме нет ни зернышка кукурузы. До сих пор соседи как-то помогали, не давали умереть с голоду. И сами в долг брали. А до весеннего сева целых два месяца.

— И вот еще что, — продолжил Мачиг после нескольких минут раздумий. — Не нравится мне твое поведение. У тебя много друзей, это хорошо. Но держись подальше от тех, у кого с языка не сходят слово "оружие" или призыв "освободим свою бедную родину". Это пустые разговоры, и они к добру не приведут. Мой дед Мааш, мой отец Мантак погибли в борьбе с русским царем.

Я сам потерял здоровье и постарел в такой же войне. Запомни это и будь осторожен.

Кюри подсел к очагу, опустившись на одну чурку и положив на другую закоченевшие на холодном полу босые ноги. Он был голоден, хотя и поел в гостях фасоли без хлеба. Кстати, еду эту там приготовили специально из-за гостей…

Мать молча глянула на сына и опять принялась за дело.

Преждевременно постаревшее лицо ее с землистым оттенком показалось ему безжизненным, застывшим в ожидании непонятно чего. Кюри очень любил мать, ему всегда хотелось хоть как-то облегчить ее жизнь, взвалив на свои плечи хоть часть забот.

Давно мечтал о том дне, когда ему исполнится пятнадцать лет и он сам сможет поговорить с отцом как взрослый со взрослым.

Теперь это время наступило…

— Дада, — нарушил тишину спокойный голос Кюри. — Мне уже пятнадцать…

Мачиг поднял голову и удивленно посмотрел на сына. Но Кюри не обернулся, хотя и чувствовал устремленный на него взгляд.

Поборов робость, он так же спокойно продолжал:

— Я знаю, как тебе трудно. Ты уже стар, да и здоровье твое неважное. Мы все время мечтаем о еде, смотрим на голых детей и на себя. Мать наша изводится, но она не может чем-либо помочь нам. Так вот, отец, до сих пор ты кормил меня, спасибо, но теперь позволь побеспокоиться о том и мне.

При последних словах сына угрюмое лицо отца просветлело. Два решения он принял сегодня: ехать в Турцию и определить Кюри до весны в работники к Хорте. Но об этом знает только он, Мачиг. Объявить семье о решениях он никак не мог отважиться.

Вернее, его пугало второе решение, касавшееся сына. Даже не столько пугало, сколько вызвало стыд. Послать своего любимого сына батрачить! У какого отца хватит духа на это: никто в их роду никогда ни на кого не батрачил. А вот теперь дожили, приходится… И это было унизительно для Мачига. Но это был единственный способ сберечь семью, спасти ее от голодной смерти. Разве ради семьи нельзя поступиться честью, забыть о достоинстве и гордости? Конечно, Мачиг знал последствия такого шага. Но беда не в том, что на него будут указывать пальцем.

Ему это не так уж и страшно. Но детей было жаль, им труднее переносить позор…

Жена, не прекращая работу, прислушивалась к разговору мужа и сына.

— Что ж, Кюри, на тебя теперь вся моя, наша надежда. Умереть с голоду мы не должны. Нужно как-то продержаться до весны, а там недалек уже и день отъезда в Турцию.

— В Турцию! — Кюри вскочил, словно его обожгло огнем.

Ни Зазу, ни Зару не вымолвили ни слова. Мачиг отвернулся к стене и тоже молчал. Слова его застали всех врасплох. Но вот Зару вскрикнула и потянулась к матери. Зазу, еще не до конца осознав сказанное, машинально прижала ее голову к своей груди.

— Ничего, ничего, доченька, успокойся… Отец пошутил…