Абузар Айдамиров - Долгие ночи

— Нет, дада не шутит, — сказал Кюри тихо, почти шепотом. Лицо его побелело, губы дрожали.

— До того времени один из нас — ты или я — наймется в пастухи к Хорте… — продолжал Мачиг. Он решил высказать все сразу, чтобы больше не возвращаться к тяжелому разговору.

— Батрачить? — вскричал Кюри.

Мачиг укоризненно покачал головой.

— Теперь уже и это все равно.

— Нет, отец! Нет, только не это!

"Батрачить на Хорту? Пусть из него душу вытянут клещами, но он не станет батраком. Какой стыд! Неужели отец не понимает?

Ведь люди никому из них проходу не дадут… И Ровза… Как же он тогда ей в глаза смотреть станет?.."

Он любил ее тайно. Но Ровза об этом догадывалась, знала. Ни слова не было сказано между ними, лишь взглядами объяснялись они друг с другом. Встречались на улице, молча проходили мимо, но Кюри не мог сдержать себя и не обернуться. Он подолгу глядел ей вслед, восхищался ее стройной, тонкой фигуркой. А она уходила медленно, гордо вскинув голову, словно тяжелая черная коса, сползавшая по гибкой спине, была тому виной. Хотя Кюри и робел при ней, но он успел заметить и ее длинные, черные ресницы, и веселые круглые глаза, и румянец во всю щеку, и красивые, чуть припухшие губы, и белую тонкую шею, и даже маленькую темную родинку на правой щеке. Короче, все, что было в ней так дорого ему и что виделось ему ночами. Он злился на нее, винил ее в чем-то, а в чем и сам не мог объяснить. Но оттого, что ничего не смеет сказать ей и объясниться, от собственной робости и стеснительности он ругал ее в душе за то, что не дает она никакого повода ему, Кюри, поведать о своем чувстве, сказать ей хотя бы раз одно только слово.

Такие слова он подбирал и заучивал наизусть, но заученные слова не произносились. Каждый раз при встрече он не только забывал их, он не мог рта раскрыть; единственное, на что хватило у него смелости — молча пройти мимо и робко взглянуть ей в лицо. Он знал, что сделать первый шаг нужно ему, иначе какой же он мужчина! И хотя ему исполнилось пятнадцать лет и он считал себя вполне взрослым, но перед этой девчонкой терялся и ничего с собой поделать не мог. Конечно, как мужчина он должен быть сильнее ее, тверже. Не приведи Аллах подать даже виду, что он, мужчина, теряет из-за нее голову. Но он терял. А оттого и злился, сам не понимая, на что. Ему доставляло удовольствие даже просто видеть ее. Ни о чем другом он пока не мог и думать. Только любить. Пусть даже так, молча.

Слишком уж велика между ними разница: он — бедняк, она же из состоятельной семьи. И стоило ему вспомнить об этом, как будущее теряло для него всякий смысл. И все же он тешил себя мыслью, что пройдет время, многое изменится, он повзрослеет и докажет всем, а ей — в первую очередь, на что он способен.

Работу-то можно найти, но что в ней толку. Отец вон, всю жизнь спину гнет, а обуть и накормить семью не может. Нет, он, Кюри, будет жить иначе. Вон, многие делают набеги за Терек. А разве ему туда дорога заказана? Опасно, конечно. И ранить могут, даже убить. Но живем-то один раз.

Смельчаков, отчаянных парней в их краях немало. Он подружится с ними. Кто знает, может, удастся им царскую почту отбить или обчистить банк в городе. Должно же повезти хоть раз в жизни, чтобы раз и навсегда снести тот высокий хребет, что встал между ним и Ровзой. Тогда он смело скажет ей о своих тайных чувствах! Но если он пойдет батрачить на Хорту, тогда прощай любовь! Даже не мечтать ему тогда о Ровзе. Да и запятнает он себя на всю жизнь…

Лишь Зару знала его тайну. Она мечтала погулять на его свадьбе и к Ровзе относилась как к будущей невестке.

— Дада, этого не будет никогда! — воскликнула Зару. — Даже если мы умрем с голоду — ни ты, ни Кюри не станете батрачить на Хорту! Чем ты хуже его? Разве моя мать менее добра, менее красива, чем его Альбика? По красоте и смелости мало кто сравнится с моим братом… И у меня тоже есть своя гордость…

Мачиг молча слушал, дымя самокруткой. Но даже не злился. Слова дочери доходили до его сердца. Ему казалось даже, будто он сам когда-то в далекой юности произносил их. И вот теперь, спустя столько лет, ему же напоминают о них, упрекают уже только за то, что осмелился произнести их вслух.

— Конечно, ты права, дочь! По смелости и мужеству они уступают нам. Верно. Но по бедности мы впереди всех. Как нам выехать?

Путь ведь далекий, и нужно хоть что-то заработать на дорогу.

— Не все же едут.

— Нет, не все. Едут те, кто победнее или самые богатые. — Как можно оставить дом… — запричитала Зазу.

Мачиг повысил голос:

— Хватит ныть! Каждую ночь одно и то же. Думаете, мне хочется батрачить на чужих людей? Но выхода у нас нет. Остается только или идти воровать, или собирать по дворам милостыню.

Кюри ходил по комнате, шлепая босыми ногами.

— Хорта едет? — спросил он, остановившись около отца.

— Куда?

— В Турцию.

— Ему-то зачем?

— А Товсолт, Ибрагим-Хаджи? — допытывался Кюри.

— Им и здесь неплохо.

— Тогда зачем едем мы?

— Мы не едем, нас нужда выгоняет, мой мальчик. Тесно людям стало здесь. Некуда нам податься. Может, в чужой стране найдем счастье…

— Почему же они разбогатели? На чем?

Мачиг тяжело вздохнул. Многого не знал сын. Да и откуда ему знать то, о чем сам-то Мачиг лишь смутно догадывался.

— На чужих бедах, — ответил Мачиг. Пусть сын сам поймет. К чему объяснения.

— Ты говоришь, дада, в Турцию? Я не согласен! Но против твоей воли пойти мы не можем. Только объясни мне все же, почему дармоеды остаются, а мы должны ехать? Одни пугают Сибирью, другие — Турцией. А если вообще никуда не ехать? Если нам здесь дадут землю?

Мачиг недовольно покачал головой.

— Парень, ты говоришь чужим языком. Конечно, Арзу, Маккал, Берс — хорошие и честные люди. Они большие друзья бедняков.

Но их красноречие до добра не доведет. Не слушай их!

— Нет, они говорят правду! — вспыхнул Кюри. — И в Сибири, и в Турции мы погибнем. Что там смерть, что здесь! Понимаешь, дада? Тогда зачем же я должен ехать? Пусть едут те, кому мы в тягость. Но сначала пусть отдадут нам нашу землю, а потом убираются на все четыре стороны. Мы никого силой не держим.

Но и мы хотим жить по-человечески. В мои годы вы уже с оружием в руках сражались. Вы свое дело сделали. Теперь вы постарели и не мешайте нам. Сегодня наша очередь.

— Эх, Кюри, что же вы хотите делать! — невольно вырвалось у Мачига. — Напрасно только погубите людей.

— Нет, не напрасно! Мы будем биться с угнетателями! Да! Пусть не забывают, что мы уже мужчины.

— С пустым желудком много ли навоюешь…

— Скоро и мы заживем. Я пойду на большую дорогу. То, что ты не добыл мотыгой, я добуду оружием!

— Я буду рад за тебя, сын мой! Рад! — воскликнул Мачиг. Но в глазах его было столько горя, что даже возбужденный Кюри заметил его.