Абузар Айдамиров - Долгие ночи

— Их список уже составлен. Как мы и договаривались с вами, генералу Кундухову я обещал сорок тысяч рублей по проследовании первых десяти партий, а остальные пять тысяч рублей — при отправке его семьи. Пять тысяч рублей обещаны и Сайдулле, половину которых намечено раздать переселенцам в виде помощи. Не был забыт и Цугов. Однако его внезапная смерть несколько усложнила дело. Но на его место мы уже нашли человека. Его племянника — Шахмал-бека. Одним словом, все наши издержки по переселению не превысят и семидесяти тысяч рублей.

Еще одно обстоятельство, Александр Петрович. Желательно было бы ускорить переброску через Одессу в Трапезунд сосланных вместе с Кунтой зикристов. В народе мы уже распространили слух о том, что они находятся в Трапезунде и готовятся к возвращению в Турцию…

На пороге появилась хозяйка.

— Милые мужчины, как вам не стыдно! — притворившись рассерженной, она погрозила пальцем Карпову — Александр Петрович, вы со вчерашнего дня в нашем городе, а так ни разу не удалось даже посидеть рядом с вами. — Она подошла вплотную, взяла обоих под руки и повела к выходу — Только и знают — дела, дела, дела… Днем и ночью… Бедные мы женщины! Идемте, идемте, — уже строгим голосом сказала Нина Ивановна, обращаясь к слегка упиравшемуся Карцову — Дамы скучают.

— Каюсь и повинуюсь, Нина Ивановна. С сей минуты я в вашем единоличном распоряжении. Идемте, Михаил Тариэлович. Оставим пока чеченцев. Да, чуть не забыл. В Петербурге я вручил записку Милютину. Полковник Черкасов передаст вам ее копию.

Ознакомитесь с нею на досуге…

Весна наступила неожиданно. Ярко засветило солнце, а через день-два уже и следов зимы не было видно. Дороги высохли, ездить стало не так опасно. Но гатиюртовцы, раньше любившие разъезжать в эту пору (сколько забот прибавлялось с приходом весны), на этот раз сидели дома. Только Хорта да еще человека два-три изредка покидали аул, остальные же словно оцепенели в ожидании какого-то чуда, хотя прекрасно понимали, что никакого чуда не будет, что многим из них придется навсегда покинуть родные места. Будущее виделось им еще более беспросветным, безысходным, не сулившим ничего хорошего, кроме новых страданий. Обглоданная кость голода не утоляет, а только усиливает его. Гатиюртовцы уже ни на что не надеялись, им словно бы стало безразлично, куда подаваться — в Турцию ли, в Сибирь ли. Что поделаешь, коли они кому-то мешают и стали лишними даже на своей собственной земле. А раз так, то и остается им только подчиняться воле Всевышнего. Более десяти семейств во главе с Шахби готовились к переселению в Турцию.

Остальные все же пока не решались примкнуть к ним: кто знает, что ждет их в чужой и незнакомой стране? А если вдруг и случится так, что в Турции окажется лучше, то успеют уехать и потом, если же нет — то и мучиться напрасно не стоит…

Мачиг был из тех, кто в своих решениях остается твердым до конца. Он первым явился к Шахби и дал свое согласие. И без промедления стал готовиться в дорогу. Первое и самое важное, что он должен был сделать, — это получить паспорт. Трудность же состояла в том, что ни сам Мачиг, ни кто-либо другой не знали, что такое паспорт вообще, где его получать, как. К счастью, все заботы по оформлению документов взял на себя Хорта. Не ради Аллаха, разумеется, а за определенную мзду: по одному туману [74] Туман — десять рублей. с каждой семьи. Хотя никто и не протестовал, Хорта все же не преминул разъяснить людям, зачем нужны ему эти деньги. Высоких-то чинов много — пристав, начальник округа, а в городе есть еще начальники и постарше. И каждого необходимо задобрить. Не красивыми словами, деньгами. Если же останутся какие-то копейки, то их ему, Хорте, не хватит даже на дорогу.

Мачиг верил Хорте и со свойственной ему поспешностью, словно паспорт уже лежал у него в кармане, готовился к отъезду.

Продавать ему, собственно, было и нечего: корова да бычок — вот и все его добро, с которым ему предстояло расстаться, прежде чем тронуться в путь.

Корову и бычка Мачиг пригнал на базар в Шали. До Шали было значительно ближе, но и народу там было гораздо больше — из Грузии, Осетии, Дагестана. И все приезжавшие хотели нажиться на скудном добре несчастных переселенцев. В первый день Мачиг с раннего утра до позднего вечера простоял на базаре, но так и вернулся ни с чем. Никто за корову не давал ему даже и половины ее стоимости. Как будто все сговорились между собой.

Конечно, их можно понять: хочется-то купить подешевле. Ну, а ему каково? Они-то должны видеть, что коли уж такой, как он, продает свою корову, значит все, значит, нужда довела. Он же не барышник какой-нибудь, не скупает и не перепродает втридорога. Если бы не переселение, он бы ни за какие деньги не отдал ни корову, ни бычка. Правда, скотом на базаре в Шали торговали отборным: покупателей около себя он за весь день так и не заметил. Бойко торговали грузины и дагестанцы: им было что предлагать. А он и рта не раскрыл, чтобы зазывать покупателей. Вот почему на этот раз он пошел не в Шали, а в Червленую. Здесь, правда, народу собиралось поменьше, но зато было больше надежды найти покупателя.

Из Гати-Юрта Мачиг отправился накануне. В Червленой он провел ночь у Андрея, а рано утром пришел на базар. Дорога из Гати-Юрта была долгая, скотина за это время изголодалась.

Бедный Мачиг уже и не надеялся продать их за настоящую цену.

Спасибо Андрею, от свежего сена животные приобрели к утру вполне сносный вид, и теперь Мачигу совсем не стыдно было выставлять их напоказ.

Мачиг стоял на базаре не один, вместе с ним пришел и Андрей.

Как ни отговаривал его Мачиг, Андрей настоял на своем.

— Мои заботы никуда от меня не денутся, подождут, — сказал он. — А тебе без моей помощи не обойтись.

Зная, что Мачиг не приспособлен к подобного рода делам, Андрей решил продать его скотину сам. Корова, хотя и невзрачная на вид, была хорошей породы. В прежние времена за нее дали бы и тридцать рублей. Однако сегодня больше пятнадцати никто не предлагал. А вот с бычком повезло. Сразу нашелся покупатель, и они отдали бычка за двадцать три рубля. Все покупатели давали одну и ту же цену. Андрей злился.

— Пятнадцать рублей за такую корову? С ума сошли!

— Пятнадцать, и ни копейки больше!

— Премного благодарен. За такую цену постарайся купить в другом месте.

Эти же покупатели отговаривали других, тех, кто давал больше.